Читаем Избранные новеллы полностью

В ее голосе сквозила печаль. Он по-прежнему не мог ее понять. Постоял, огляделся. Тропинка, что вилась впереди, вдруг показалась ему чужой. Между стволами деревьев просвечивал дом, глядел на них серой, тусклой стеной. Теперь он снова увидел его таким, как в тот первый вечер, когда они сюда пришли, - бревенчатый дом, ничем не примечательный, просто иной, чем думалось раньше. Все эти недели он был их домом. Теперь же вновь превратился в обыкновенную дачу, каких много в лесу. Сейчас они вдвоем шагали к нему. Игра кончилась.

Вернувшись, они начали убирать комнату. Она отнесла постельное белье на балку под крышей: спокойно, не боясь оступиться, сбегала на чердак. Он опорожнил ведра и расставил их кверху дном, развесил на стенах по местам кастрюли.

Когда пришло время закрывать ставни, он сказал:

- Выйди и придержи болты, я завинчу изнутри.

- Лучше выйди ты и придержи, - сказала она. - Мне до них не достать.

Он отыскал болты и вышел, не взглянув на нее. Стоя у окна, она стала завинчивать гайки. Темнота в доме возникала пластами, по мере того как одна за другой закрывались ставни. Она оглядела комнату - все ли в порядке. Он еще раньше вынес рюкзаки на веранду. На столе стояла пустая бутылка бутылку она убрала в угол. Тут закрыла окно последняя ставня, и он вставил болт. Она уже приготовила гайку и, стоя в потемках, затянула ее до отказа. Чем темней делалось в комнате, тем привычнее становилась она, "совсем как в былые дни". Будто по-прежнему обитала в ней зачарованная принцесса, спящая красавица, которую ни одному принцу до сих пор не удалось избавить от чар. Боль в висках от невыплаканных слез стала невыносимой.

Она подумала: если он отгадает мое желание, он сейчас не окликнет меня, не спросит, готова ли я идти. Тогда, в детстве, меня окликали - отец...

Но из-за окна не доносилось ни звука. Вот только он почему-то не отпускал болт.

Она подумала: а если и теперь он отгадает, чего я хочу, он не войдет сюда помочь мне собраться, а даст мне побыть в потемках одной.

Она услыхала его шаги - он как раз выходил из-за дома. Потом она поняла, что он остановился, и вся напряглась, как струна. Подумала: если он и сейчас отгадает мои желания, он даст мне побыть здесь немного одной. А если и после поймет, что у меня на душе, то ни о чем не станет спрашивать. Просто мы уйдем отсюда вдвоем и пойдем молча вверх по тропинке к вершине горы, откуда все видно окрест как на ладони, и мы оба обернемся разом и взглянем на дом оттуда, с вершины, прежде чем спустимся к хутору. А если и тут он поймет меня, я навеки буду принадлежать ему и полюблю его так сильно, как никто еще никогда никого не любил.

Она тихо стояла в потемках, лишь тронула кончиками пальцев темные стекла окна - и вспомнила вдруг, что нашла крылатые гайки на карнизе вверху. Значит, он угадал в тот день, когда они впервые сюда пришли, - угадал, где они лежат. И сейчас он стоял не шевелясь за порогом - просто ждал ее.

Она вышла на веранду. Он поднялся по ступенькам в дом, лишь мельком взглянув на нее, помог ей надеть рюкзак - тот, что поменьше. Она достала ключи и заперла дом. Молча шли они лугом; она видела, что он строго держится тропки, не позволяя себе наступить на траву, где прежде росли цветы, и все в ней пело от благодарного чувства к нему.

Потом они зашагали в гору, никто из них по-прежнему не произнес ни слова, и она чувствовала, как нарастает в ней волнение и быстрее струится по жилам кровь. Но при этом на душе было так покойно, легко, что казалось, нет конца счастью, лишь бы оно не разбилось...

Они поднялись по гребню горы к вершине, туда, откуда все видно окрест как на ладони, и волнение бурлило в ней уже пузырьками, которые словно взрывались где-то под кожей. Только бы он ничего не сказал! Вот сейчас...

Он повернулся к ней в тот самый миг, когда и ее толкнуло к нему. Они стояли рядом и смотрели вниз, на дом, вскинув голову, она увидела легкую улыбку на его лице: он вспомнил, как она в городе описывала ему этот дом.

- Да! - прошептала она. Прямо на него смотрели сияющие глаза. - Теперь дом наш!

- Наш? - растерянно переспросил он. - Именно сейчас - наш?

- Да, сейчас! Отныне и вовеки. И никого - никого другого там больше нет!

Он стоял, смущенно уронив руки.

- Ничего я теперь не понимаю, - сказал он, погрузив взгляд в сияющую бездну любимых глаз.

- А тебе и незачем понимать, - сказала она. - Просто я что-то загадала. Не все же тебе надо знать...

Оба вдруг посмотрели вниз на серебристо-серый дом, на пар, тонкой пеленой поднимавшийся от воды.

- Теперь ты видишь, какого он цвета? - крикнула она ему, хоть он и был рядом.

- Дом красный! - не задумываясь, отвечал он.

Она вся рванулась к нему, и казалось, у нее совсем нет тела - только глаза с их открытым, радостным взглядом.

- Нет у меня теперь больше детства!

Из сборника "День и ночь", 1954

Виктория-регия. Перевод О. Вронской

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза