Избранные новеллы

Она вдруг увидела перед собой этих двух растерянных мальчиков в матросках, они стояли перед ней как живые. В искусственной жаре оранжереи ощущался гнет вечности. У нее появилось неприятное чувство, будто теперь она сама навязывается ему с разговором. Чтобы положить этому конец, женщина сказала:

- И вот, спустя много лет, вы снова приходите сюда, и вам в нос попадает муха...

Он с удивлением взглянул на нее. Видно было, что о мухе он совершенно забыл.

- Да, да, - рассеянно согласился он и вдруг оживился: - Я не помню, как она выглядела, но теперь знаю: она была похожа на вас.

Это ее задело.

- Что за чушь, ведь вы сами говорите, что не помните, как она выглядела.

- Мы с братом считали ее самой красивой девушкой на свете, - сказал он.

Как быстро все меняется, подумала она. Сначала положение было смешным и весьма неприятным. Теперь оно не было неприятным, но и смешным тоже. Нет, пора положить этому конец.

- Значит, вы все-таки часто приходите сюда? - заметила она.

- Раз в четыре года.

Зачем она навязывается ему с разговором? Его откровенность угнетала ее. Она направилась к двери.

- Вы уже уходите? - спросил мужчина.

Ей сразу стало легче - теперь навязчивость снова проявил он.

- Да, я уже посмотрела Викторию-регию.

Ей показалось, что несколько шагов до двери она шла целую вечность. Какая изнуряющая жара царит здесь, у этого огромного хищного растения, которое раскинулось на воде, самодовольно являя зрителям свое лоно. Все здесь вызывало у нее отвращение. Однако она обернулась еще раз. И снова перед ней отчетливо возникли фигурки двух мальчиков в старомодных матросках, которые молча перевесились через железные перила бассейна с подсвеченной водой, и те двое, пришедшие позже, хорошенькая няня и английский морской офицер в парадной форме. Жанровая сценка из прошлого, неповторимая для тех, кто в ней участвовал.

- Проверить впечатление, говорите вы?

- Совершенно верно! - обрадовался он. - Вам это никогда не приходило в голову?

И под бременем того прошлого, от которого она уже не могла освободиться, она вдруг поняла, что существует два сорта людей - о, это вечное деление людей на два сорта! Одни помнят прошлое - они останавливаются и оглядываются назад, они не теряют связи со своим прошлым, другие практики... Неожиданно ее собственный целеустремленный практицизм, ее сиюминутная рассудочность показались ей ущербными.

Но стоило ее мыслям зайти так далеко, как она вырвалась из пут этой недостойной сентиментальности. Там, за стеной, всего в нескольких шагах от этого искусственного мира с его призраками и бессмысленным цветком, плавающим в мелком бассейне, - там наступал летний вечер, прохладный и ясный, и добрый шум города, приглушенный кронами деревьев, словно будильник, тревожил искусственную природу Ботанического сада, где каждое растение имело табличку с названием. Она знала, что стоит ей шагнуть за порог, на свободу, и она спасена. Спасена! Это слово, произнесенное мысленно, испугало ее. Господи, что же такое произошло с ней в этом зачарованном месте, где незнакомый человек сумел навязать ей свои воспоминания?

- Проверить, - тихо повторил он, - но не впечатления и не правильность воспоминаний - их проверить нельзя, - а самого себя.

Он говорил с пафосом. С чувством. Ей не хотелось слушать его.

- Ну и как, нашли вы себя? - все-таки спросила она. В голосе ее невольно прозвучали игривые нотки, словно она с ним кокетничала.

- Нет... потому что пришли вы.

- И напомнила вам вашу няню... - Снова эта неуместная ирония.

- И все стало похожим...

Положение изменилось. Теперь, когда ей следовало уйти, между ними возникло какое-то почти осязаемое напряжение.

- Я как будто и не уходил отсюда, - сказал он.

- Вот и хорошо! - легкомысленно сказала она.

- Вы так думаете? - быстро спросил он.

Ей стало зябко, несмотря на жару: как ловко опутывал он ее своей сетью, пользуясь каждым ее словом, сказанным просто из вежливости, из сострадания, не больше.

- Думаю? - раздраженно переспросила она. - О чем я должна думать?

- Да, да, вы правы, - покорно сказал он. - Но все-таки вы в это верите?

Черт бы его побрал, этого человека. То он пристает, как ребенок, то, как ребенок, уступает.

- Честно говоря, ваши детские воспоминания меня не интересуют, сказала она. И с раздражением подумала, что это прозвучало глупо, слишком по-женски. Так отвечает женщина, которая чувствует себя оскорбленной.

- Вы в это верите? - повторил он и шагнул к ней. Напряжение между ними не исчезало.

- Чему верю? - Она действительно забыла!

- Что я был здесь все это время.

- Были, не были, какое мне дело, - сказала она. И опять это прозвучало фальшиво. Наваждение какое-то, зачем она стоит тут и слушает, как звучит ее собственный голос. Маменькин сынок. Няня. Матроска. Избалованный мальчик. Эта мысль доставила ей злую радость.

- Это называется затянувшейся инфантильностью, - произнес он.

Она вздрогнула. Зачем оставаться здесь, где чужой человек подхватывает и произносит ее мысли - да так, что они звучат оскорбительно по отношению к нему самому.

- Я этого не сказала!