Избранные переводы в двух томах. Том 1

«Художественный перевод, – пишет Левик, – это отнюдь не <8> информация о содержании каждой строки. В ряде случаев переводчик имеет право исходить из целостного образа поэта и в соответствии с этим менять ту или иную строчку». И верно: мотив пренебрежения вельмож к настоящей поэзии не раз встречается у Дю Белле, даже в соседнем сонете он иронически советует поэту не трогать власть имущих. Буква в переводе не та, что в оригинале, зато дух – тот же. Путь от общего к частному вовсе не означает невнимания к деталям. Напротив, этот панорамный, целостный взгляд на произведение дает возможность верно определить уместность той или иной детали, ее композиционную роль.

«Левик переводит не только ямбы – ямбами, хореи – хореями, но и вдохновение – вдохновением, красоту – красотой», – писал Корней Чуковский. Зная те европейские языки, с которых он переводит, Левик знает и то, что поэзию надо переводить не только с французского и с английского на русский, но и на язык поэзии. Это самое трудное, но и самое существенное. Сделать так, чтобы «Жница» Уланда, «Моему ручью» Ронсара, «Желание» Эредиа, «Облако» Шелли, «Холостяк» Ленау звучали как русские стихи, свободно и естественно, без тени «переводизмов», без налета переводческих штампов – серьезное дело, нечастая удача.

Есть одно немаловажное свойство художественного перевода вообще, издавна усвоенное Левиком в частности. Он изгоняет из перевода невнятицу, даже в том случае, если она в известной мере присуща оригиналу. Забота о том, чтобы читатель понял все до конца, – одна из главных забот Левика. Читатель должен понять решительно все, что имел в виду автор. Переводчик в этом деле первый помощник читателя. Комментарий к переводу должен быть не приложен к нему, а находиться в нем самом, в глубине строки. Левик – художественный толкователь смутных, невнятных строк оригинала. Его прочтение, его толкование может быть полезно даже для людей, знающих данный язык. Сравнение перевода с оригиналом может и должно по-новому объяснить оригинал.

Искусство поэтического перевода – это непрерывный поиск и труд, воля к совершенствованию, умение отвергать свои вчерашние удачи во имя сегодняшних еще больших удач, но, как позднее оказывается, все еще недостаточных для постижения истины оригинала. Покажу это хотя бы на примере перевода стихотворения Ленау «Три цыгана». Даже не всего стихотворения, а всего лишь второй его строфы.

В оригинале она читается так:

Hielt der eine fьr sich allein

In den Hдnden die Fiedel,

Spielte, umglьht vom Abendschein,

Sich ein feuriges Liedel. <9>

Вот подстрочный перевод этой строфы:

Первый (один) держал для себя одного

В руках скрипку.

Играл, озаренный закатом,

Себе огненную песенку.

(Здесь в слове «Liedel» – оттенок не уменьшительный, а скорее народный.)

Первый вариант перевода Левика:

Первый играл на скрипке. Кругом

Рдел закат, догорая.

Бодро звенела под смычком

Песенка огневая.

Упущено очень важное «fьr sich allein» (для себя одного). Этот мотив независимости проходит через все стихотворение. Кроме того, в оригинале цыган озарен (дословно «опламенен») закатом. В переводе закат «рдеет» кругом, то есть отдельно от цыгана. Вариант отвергнут переводчиком.

Последовал второй вариант:

Первый на скрипке играл, – освещен

Поздней багровой зарею,

Песенкой огненной тешился он,

Все позабыв за игрою.

Цыган и закат соединились, но где ж все-таки гордая цыганская независимость, где полновесность рифмы, на которую падают самые нужные слова: «fьr sich allein» и «Liedel»? «Освещен» кажется менее затасканным, чем «озарен». Но это соображение неверное; во всяком случае, строфу надо было переделывать.

Вариант третий, последовавший за предыдущим:

Первый налег на скрипку щекой, –

Залит вечерним багрянцем,

Так он играл, будто спорил с судьбой,

Тешась огненным танцем.

Рифмы, наконец, пришли живые и точные – «багрянцем – танцем», но «щекой – судьбой» все еще не удовлетворяет переводчика, «для себя одного» – эквивалент еще не найден, а жест цыгана слишком утяжелен («налег»), да и к чему в таком громадном пейзаже выделять именно жест?

Четвертый вариант строфы – самый слабый, хотя полнозвучными стали, наконец, все рифмы. Но зато первая строка не удалась, пущена в печать только «со зла на себя самого», как сообщил мне переводчик. <10>

Первый скрипку держал пред собой, –

Залит вечерним багрянцем,

Так он играл, будто спорил с судьбой,

Тешась огненным танцем.

И вот пятый вариант, который приведен в настоящем двухтомнике.

Первый на скрипке играл, – озарен

Поздним вечерним багрянцем,

Сам для себя наяривал он,

Тешась огненным танцем.

Кроме всего остального, благодаря «з» – «озарен поздним» – этот вариант лучше инструментован. Так переводчик добивался слитности значения и звучания.