Что касается до моря, природы и т. п., то я убежден, что после Гёте, Victor Hugo5
, Пушкина, Фета, Майкова6, Лермонтова, Жуковского и т. д. едва ли и можно в течение 50-ти лет, по крайней мере, что-нибудь сказать хорошее… Не могу и вообразить! Ведь я в этом отношении не только у Вас, но ни у кого не нахожу теперь ничего замечательного, например у Голенищева-Кутузова7… Не нахожу, не впечатлеваюсь! А впечатлеваться я еще могу чем-то иным у новых людей и иным у прежних поэтов. Надо искать. Частью жизнь наведет, частью сам наконец найдешь. Ведь я только к сорока годам нашел свой путь – и в греческих повестях, и в социологии, политике и т. д. Для лирики, конечно, так долго ждать нельзя – она остынет; но что делать, я Вас обманывать не хочу: физиогномии, характера личного в Ваших стихах (кроме посвящений) нет еще. <…> Вздох-то вздоху тоже рознь. Иной вздох у Фета: «И заря! Заря!» Или у Пушкина: «Напрасно я стремлюсь к сионским высотам, грех тяжкий гонится за мною по пятам…» Или у Кольцова8: «Прости ж мне, Спаситель…» и т. д.Религия, общественная жизнь, культ сильных личностей, пожалуй (ну, хоть Бисмарка, Скобелева)… Отпор демократическому прогрессу… Вот богатое поприще. Будьте резкой антитезой Некрасову9
, Плещееву10, Минскому11 – и будет физиогномия. «Голенищевы» эти нынешние все – все-таки сороковые годы, не более!.. <…>В «Гражданине» я начал новую статью «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой». Конечно, преимущество – Вронскому. <…>
Льву Толстому в статьях моих достается, да и всем почти литераторам нашим, но ему как проповеднику и человеку, а не как творцу. Мне любопытно, как Вы познакомились с ним. Не Вы ли это «поднимали» Иверскую? Кристи рассказывает, что он (Лев Николаевич) пришел к Владимиру Сергеевичу Соловьеву и с негодованием и изумлением говорил: «один студент, кандидат, поднимает Иверскую!» И начал говорить Соловьеву такую старую детскую речь, что Соловьев хотел было ответить ему: «Да и я в 14 лет думал так, как Вы теперь!» Но воздержался, чтобы не вышло ссоры. А они только что помирились.
По-моему, Лев Николаевич с этой стороны просто глуп стал. Он вовсе ведь и нехорошо говорит. Такие вещи бывают: например, Фридрих II12
не понимал, что в Гёте хорошего, Наполеон не верил в возможности пароходства и т. п.Вашу статью о г. Короленко13
читал в «Русском деле»14.Очень был рад встретить Ваше имя; это полезно. Но восхищаться всеми этими Тойонами и Макарами15
никак не могу. Вы, кажется, слишком снисходительны. А впрочем, я всего Короленко не читал и, может быть, ошибаюсь… Только едва ли. Кажется, у него даже убивец (не убийца, а непременно «убивец») описывался? Ох, не то это, не то… Коротко сказать, я в новых повестях желал бы видеть тот самый прозрачный и благодарный романтизм, который был в стихах 30-х и 40-х годов, а в стихах новых, напротив, – силу, мистику, реакционный гнев, политический героизм русского духа и т. п. И то, и другое было бы действительно ново теперь, и ново и резонно. А у нас еще до сих пор в стихах – или нежный романтизм, или вялый нигилизм, а в повестях – «убивец», «Макар! Куда те прет?» и т. п.Рекомендую Вам убедительно достать и прочесть внимательно «Теократию» Влад. Соловьева16
, изданную в Загребе и запрещенную, к сожалению, у нас. Пойдите прямо к нему и попросите. Он очень охотно даст. <…>Впервые опубликовано в журнале: «Богословский вестник». 1914, апрель. С. 778–783.
1
Юрий Федорович2
3
4
5