Избранные письма. 1854–1891

Уманов! Как это Вам не стыдно, Вы как женщина! Второстепенные соображения для Вас важнее главных. Разве это можно перестать совсем писать ко мне оттого, что совестно – долго не писали! Мне так объяснил Александров причину Вашего молчания. Если чувствуете себя неправым, давно бы сказали для формы 2–3 слова извинения, и кончено! Я говорю «для формы», потому что сам я, как видите, вовсе на Вас не обижаюсь за это, а только не могу не порицать строго Вашей русской невыдержки… Больше одного года не устояло со мною Ваше доброе, искреннее ко мне чувство! Помните, голубчик, что некоторое тонкое понуждение воли необходимо во всем – и в вере, и в любви, а не в одной работе или науке. Нельзя делать все только по влечению, с этим далеко в жизни не уйдешь. Положим, что Вы еще молоды, а Петр Евгеньевич¹, который много старше Вас, сделал со мной еще хуже: тот вовсе не ответил мне на мое первое отсюда письмо и тоже укоряет себя (как слышно); и тоже ни с места; но из этого не следует, что Вы оправданы дурным примером старшего. «Возлюби ближнего твоего и возненавидь грехи его!» Петр Евгеньевич человек благородный, добрый, великодушный, способный на рыцарский поступок, притом же ума из ряда вон выходящего, но у него, так же как и у Вас, «психический ритм» слишком быстр. Надо это помнить и бороться противу этого. Выравнивать немного душу свою; признаюсь Вам для пользы Вашей, что я в Ваши годы сам был таков, но рано понял это и рано стал ненавидеть в себе эту неровность и годам к 30 много, очень много исправился. Иначе посмотрите, какие выходят крайности: с начала нашей разлуки никто из товарищей Ваших так часто и так много мне не писал, как Вы. Прошел только год – и я не существую уже для Вас. А Кристи, Фудель и Александров у меня не только были здесь в течение 2-х лет по два раза, но и никогда не прекращают со мной переписку.

Я понял бы это, если бы Вы переменили вообще образ мыслей, как бы сохраняя прежнее со мной единомыслие, лично бы за что-нибудь отступились бы от меня. Все это в порядке вещей; но – зря! Это ужасно, когда подумаешь, сколько людей в России способны так всем пренебрегать, все запускать, перед всякими мелочами останавливаться (вроде – «давно не писал, стыдно!»). Александров сказал мне еще, будто Вы находите, что из провинции не о чем писать! Ну, голубчик мой, это еще хуже! Исправьтесь, исправьтесь, ИСПРАВЬТЕСЬ!

Неужели только и жизнь, что ходить из редакции в редакцию впечатлеваться постоянно не одной действительностью, а передовыми статьями и фельетонами?

Послушайте, знаете, сколько я счетом годов прожил в столицах из 58-ми лет моих? Сейчас сочту: оставим раннее детство, но с 14 лет до 18 (4 года) я учился в Калуге, от 18 до 23 (5 лет) проживал только зимы в Москве, студентом. Начиная с осени 54 года и до осени 57 я был в Крыму военным врачом (сам не хотел брать место в Москве). С 61 до конца 63 прожил (и то с перерывами) в Петербурге, а потом, от 63 до 74-го – 11 лет, – в Турции, большею частию по разным провинциям, на Афоне и в Царьграде… Потом, с 74 по 81, опять туда-сюда и только последние 6 лет, от 81 до 87, подряд в Москве. Значит, всего на 58 лет не более 11–12 полных годов в Москве и Петербурге! А что, я разве глупее от этого? Надо, во-первых, в себе самом носить идеалы, хранить их, независимо от среды. Во-вторых, надо делать все возможное, чтобы находить жизнь везде. Да, везде она, так или иначе, интересна, а тем более в русской провинции.

Читайте книги с выбором, а не зря, наблюдайте людей, сходитесь с ними, сейте в них добрые семена, не прикрывайте всем нам свойственную лень такими плохими словами лжесмирения: «Да где мне» и т. д. Это все глупости 40-х годов, «лишние люди», герои Достоевского, «гамлеты» Тургенева. Истинное смирение, христианское, есть вещь духовная, она относится ко грехам, а не к способностям и к политическому влечению. Вот если редко в церковь ходите, скоромное по постам едите, старым друзьям без причины не пишете – смиряйтесь: «Меа culpa! Меа culpa!»[102] Ну, а когда дело идет о полезном влиянии на людей, то совсем некстати в себе отчаиваться…

И еще, как это у Вас не будет интересного материала, когда Вы в суде служите? Да сколько, я думаю, Вы видели за этот год и слышали! И не хотите писать…

Ну, довольно укорять!

Посылаю Вам портрет мой (провинциальной работы), несравненно лучший, чем прежний, московский, – в «облаках», который даже прошу Вас теперь, имея лучший, разорвать. Так он гадок!

О себе мог бы сказать много хорошего, но не стану и трудиться, пока Вы длинным письмом не докажете, что Вы во мне еще хоть сколько-нибудь да нуждаетесь… Бог с Вами!

Ваш К. Леонтьев

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

¹Петр Евгеньевич — П. Е. Астафьев.

206. А. А. Александрову

7 сентября 1889 г., Оптина Пустынь