Избранные произведения

Но и те ученые, которые склонны приписывать Кохановскому заимствование сюжета у итальянца Виды, не отрицают своеобразия поэмы. Так, например, Юлиан Кшижановский пишет: в поэме «весьма забавные описания боев деревянных рыцарей выдержаны в серьезном тоне героического эпоса, вследствие чего рассказ получил. . . определенную юмористическую окраску. Но одновременно польский поэт обнаружил много самостоятельности, оригинальности и хорошего литературного вкуса: с одной стороны, он освободил замысел итальянца Виды от древней классики, переместил игру с Олимпа в датский дворец и заменил мифологические образы современными ему героями, а с другой стороны, введя мотив соперничества двух юношей, добивающихся руки прекрасной королевны, поэт создал увлекательный рассказ, по замыслу и исполнению связанный родством с другими популярными образцами тогдашней новеллистики. И, что самое существенное, он совершил то, чего не в состоянии был сделать ни один из его непосредственных подражателей (ни Коберницкий, ни Кмит): он озарил свою поэму блеском неподдельного юмора, обаянию которого не может не поддаться и современный читатель».[258]

Поэма Кохановского «Шахматы» пользовалась и до настоящего времени пользуется огромной популярностью: она как при жизни поэта, так и позже издавалась отдельной книгой, входила в сборники, публиковалась в хрестоматиях.

Не меньший интерес представляют произведения Кохановского «малого жанра» — его лирика и главным образрм «фрашки», которым поэт сам придавал большое значение. Они более ярко, нежели все другие его сочинения, выражают индивидуальность поэта. Их тематическое разнообразие и богатство содержания очень удачно определил поэт XIX в. Людвик Кондратович.[259] Он говорил, что среди фрашек есть и молитва, и нежное объяснение в дружбе, и философские размышления, и горькая ирония, и сатира, и невинная шутка над собеседниками.

Целую портретную галерею своих друзей и знакомых создал Кохановский в своих фрашках. К столу поэта, где были сыр и ветчина, музыка и поэзия, хмельное пиво и мед, слетались гости, как пчелы. Тут был и Конрад, который «любил делать долги», всегда «мало говорил», но «много ел», и над которым так часто острил Кохановский, хотя и любил его; здесь был и степенный Валек, которому не нравились «безделушки» Кохановского за их тон легкий и свободный; и малый Павэлек, которому поэт не советовал осенью выходить на двор из «опасения», чтобы его не заклевали журавли, приняв за пигмея; и приземистый усатый Матвей, который скорее «принадлежал своим усам, а не усы ему»; тут был и рыцарь в епанче с исполинским воротником; и тот доктор «Испанец», который «ложился всегда трезвым, а вставал пьяным»; и Сляка с длинным носом, который служил ему вместо компаса; и пан Козел, тот самый, который, будучи пьян, не мог найти своего дома и получил совет, что ему как козлу, не помешает отправиться ночевать в стойло; тут был и Станислав Ваповский, с которым поэт балагурил о древних заздравных кубках; и Гуска, дурачившийся всю свою жизнь и умерший на восемьдесят пятом году жизни, не сказавши ничего путного; и Аулус, из-за угощения хваливший стихи поэта; и кокетливая Кахна в трауре и с поддельным румянцем на лице; и поэт Лука Гурницкий — все, все они толпятся перед очами читателя свободно и непринужденно.

Но наибольшую популярность получили фрашки, посвященные знаменитой чарнолесской «Липе». Это было огромное ветвистое дерево, под которым в жаркий солнечный день могло укрыться в тени большое общество. И поэт от имени липы приглашал своих друзей:

Гость и друг, приходи, под листвой отдохни;
Здесь и солнце тебя не увидит в тени,
А подымется вверх, и сиянье лучей
Соберут эту тень под навесы ветвей.
Тут и ветры с полей шлют дыханья свои,
И горюют скворцы, и поют соловьи.
Как усыпан мой цвет хороводами пчёл!
Украшает их мёд твой обеденный стол.
Шепот листьев моих — переливчатый шум
Сны навеет тебе, успокоит от дум.
Яблок нет у меня, но любовью цвету,
Словно лучший росток в гесперийском саду.

И под этой густой листвой поэт в кругу своих друзей действительно не раз читал фрашки, написанные им раньше, и слагал новые, в которых восхвалял радости земной жизни и любви, духовную и физическую силу, здоровье человека:

Нет в мире лучше благ,
Чем радость бытия.. .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ведь если ты без сил,
И мир тебе не мил.