Избранные произведения

В дубраве грозна буря воет,
Крутится вихрем дождь и град.
С горы стремясь, долину роет
Ревущий, быстрый водопад.
Во мраке молния лишь блещет,
Не видно в туче светлых звезд.
Вдруг грянул гром: и бор трепещет,
Не сыщут робки звери мест.

Почто ж так осень свирепеет

И градом томну землю бьет?
Природа без того мертвеет:
Давно увял уж розы цвет,
Давно деревья обнаженны,
Склонивши ветвия, стоят
И птицы, гнезд своих лишенны,
Без крова сносят лютый хлад.

Прийди ж, зима! и скорбь природы

В одно мгновение прерви:
Оцепени растенья, воды
И всю природу умертви.
Как лед, твоя десница хладна
От бурь ей сладкий отдых даст:
Увы! бесчувственность отрадна,
Где тяжка нас томит напасть.

Когда в печалях сердце ноет,

А рок еще его гнетет
И глубже ров несчастным роет
Несносных, неизбежных бед, —
Тогда спокойство нам доставить
Одна лишь может хладна смерть:
От чувства горести избавить
И скорби остро жало стерть.<1806>

ГОРАЦИАНСКИЕ ОДЫ

Подражания {*}

Русская словесность лишается весьма полезного способа к своему, наравне с прочими просвещенными европейскими народами, усовершенствованию по причине недостатка в хорошо переведенных древних образцовых писателях.[1]

Желая по возможности содействовать к пользе отечественных муз и быв преисполнен уважения к первому римскому лирику, принял я смелость перевесть, большею частию подражательно, несколько од его и поместил оныя в последнем издании моих сочинений. Они удостоились лестного благосклонных читателей одобрения. Успех сей побудил меня к продолжению подвига моего: итак, переложа в стихи, вообще с прежними, более четвертой части од Горация, изданных теперь совокупно, в угодность тем из моих читателей, которым первые сего рода опыты мои не неприятными показались, дабы преклонить их еще более к снисходительному суждению о сем труде моем, почитаю нужным сопроводить оный некоторыми объяснениями.

Всем упражняющимся в словесности довольно известно, что нет ничего труднее верного или даже подражательного стихами перевода творений какого-либо древнего превосходного пиита. Искусство живописи хотя представляет более облегчительных средств, но мы часто видим, как нелегко и ему повторять красоты изящного подлинника, несмотря на то что имеет такой же холст, такие же кисти и краски и что к благоуспешному исполнению нужен только наблюдательный взгляд и навык в подражании разноцветным оттенкам. В какое затруднение приведен был бы самый лучший художник, если бы вместо полотна имел токмо хрящ или камку, вместо соболиной кисти — шелковую, вместо бакана — индиго и гумигута — кармин, лазорь и охру. Мог ли бы он точно представить вид, движение и чувство подлинника, хотя, впрочем, язык живописи есть всеобщий и всем равнопонятный язык.

Вот положение каждого переводчика. Но в какой бы еще большей неключимости очутился почитатель Рафаэла, если бы при выше изъясненном недостатке орудий захотел оживить красками какой-либо картины его эстамп? Вот несчастное положение мое при переводе и подражании Горациевых од.

Не зная латинского языка, должен был я угадывать красоты знаменитого подлинника из чужеземных, большею частью весьма неверных переводов. С величайшим трудом, с неутомимой прилежностью руководствуясь наставлениями и советами знающих латинский язык приятелей моих, принужден был я переводить почти слово в слово оды Горация и потом перелагать оные в стихи. Чувствую, сколь несовершен труд мой, но сообщаю оный читателям моим в той надежде, что если не предуспел и представить творений отличного сего певца со всеми красотами их, силою, легкостью и живостью, то, может быть, возбуждением о нем соболезнования подвигну искуснейших пиитов к желанию удачнее познакомить любителей словесности нашей с любимым Августа и Мецената лириком. Я имею здесь в виду не токмо духом Горация обильно одаренных певцов Водопада и Волги, отдых от тягости государственного служения беседе с Аполлоном посвятивших, но также и могущих внимать тибурскому Алкею на природном языке его Мерзляковых, Жуковских и других любимцев муз, столь блистательно пиитическое наше поприще протекающих.