Избранные произведения

Таким витийственным распространением бессмертный переводчик не только не ослабил картин подлинника, но усилил, живее образовал оные и не заставил жалеть о несоблюденном краткоречии.

Подражая, соответственно слабым способностям моим, превосходному примеру сему, осмелился я в некоторых местах перевода моего од Горациевых употребить свободу распространения; он говорит: «Если строгая необходимость вонзит в темя алмазный гвоздь, не избегнешь ни от смятения души, ни главы не уклонишь от петли смертной» (см. кн. III, ода XXIV).

Я распространил последнюю картину следующим образом:

Коль рок необходимый, строгий
Уставит гвоздь алмазный в грудь,
Душевной не уймешь тревоги
И не возможешь ускользнуть
От крепкой петли, что сурова,
Ничем не умолима смерть
В летящий миг уже готова
Над головой твоей простерть.

(см. ода «Против корыстолюбия», 1 строфа)

Не желая скрывать посяганий моих и своевольств, решаюсь представить на суд просвещенных читателей еще несколько примеров распространений моих за грань, подлинником определенную: в конце XXIX оды, III книги Гораций сказал только: «Тогда меня, управляющего двувесельным челном, Авр и с близнецом Поллукс<ом> сохранно перенесут чрез волнующийся Эгей».

Вот мой распространенный перевод:

Тогда, коль ветерок прислужен
За скромным вслед дохнет пловцом,
Покров лишь Поллукса мне нужен
С его любезным близнецом;
Тогда меня два брата звездны
И легкий двувесельный челн
Сохранно пренесут чрез бездны
Бунтующих эгейских волн.

(см. ода «Скромная беспечность», строфа последняя)

В других местах дерзнул я даже прибавить собственные картины. Вместо: «Фортуна срывает здесь с шумом острую вершину и, где угодно, там ее кладет» (см. кн. I, ода XXIV) — я сказал:

Фортуна колесом вращает,
Ей свыше подчинен весь свет,
Тут с треском острый верх срывает,
Где хочет, там его кладет.

(см. ода «Судьба», строфа последняя)

Наконец, краткое описание:

«Те места и счастливые холмы тебя и меня приглашают: там теплеющийся пепел друга-певца оросишь ты должною слезою» (см. кн. II, ода VI) — расплодил я подробностями.

Вот там-то, в рощице тенистой,
Зовущей нас под кров густой,
Близ тока, из скалы кремнистой
Хрустальной льющегось струей,
Мы сядем отдохнуть с тобою
И дружны съединим сердца;
Там теплой оросишь слезою
Прах милого тебе певца.

(см. ода «Другу сердца», строфа последняя)

Может быть, подумают иные, что таковые распространения одобряются мною единственно для того, что в стихотворном переводе моем некоторые оды Горация растянул я сам весьма неумеренно. Сие заключение было бы не совсем справедливо: кратко-выразительность латинского языка в отношении к русскому всем довольно известна; и на французском даже языке, более с ним сходственном, перевод «Георгиков» знаменитого Делиля весьма пространнее подлинника.

О излышней растянутости переводов моих, кажется, судить должно не по сравнению оных с числом слогов с латинскими стихами, но с прозаическим русским точным переводом.[1] Причем надлежит принять во уважение лежавшею на мне обязанность не краткостию токмо, но красотою свободного в течении слога сообщить переводу в стихах приятность, изящным Горация творениям приличную.

Итак, желая искренно, чтобы в стихотворном переводе умеренная и приличная растяжка описаний или картин не была признана большою погрешностию, приступаю к продолжению замечаний моих.

Почтенный г-н Делиль сказал, что распространение подлинника неприлично при выражении мыслей, какое-либо поучение заключающих. Уроки сами по себе сухие должны быть сокращаемы. Я весьма старался наблюдать правило сие и некоторые примеры отдаю на суд читателей.

Гораций говорит:

«Завтра хотя отец богов застелет свод неба мрачным облаком, хотя чистым солнцем озарит, но прошедшего несбывшимся не учинит, не разделает и не уничтожит того, что унес уже летящий час» (см. кн. III, ода XXIX).

Я осмелился сократить последнюю мысль: