Избранные произведения

Пусть завтра Дий иль тмой обложит,
Иль солнцем небо озарит,
Собывшегось — не уничтожит,
Прошедшего не возвратит.

(см. ода «Скромная беспечность», строфа 8)

Но признаюсь откровенно, что в некоторых случаях уклонялся я от сего благоразумного правила. Принося повинную, укажу и на место преступления. В XVI оде книги III Гораций сказал только: «Чем больше кто себе отказывает, тем больше от богов приемлет» (см. кн. III, ода XVI).

А я расплодил истину сию прибавочным нравоучением:

Чем больше мы себе откажем.
Тем больше боги нам дадут,
Но строгим быть даров их стражем
Безумцу лишь приличен труд.

(см. ода «Способ к довольству», строфа 8)

К наставлению: «Что завтра случится, не беспокойся узнавать, и каждый день, судьбой дарованный, причисляй к прибытку» (см. кн. I, ода IX) — присовокупил я собственную мысль:

Что завтра встретится с тобою,
Не беспокойся узнавать;
Минутной пользуйся чертою
И день, отсроченный судьбою,
Учись подарком почитать.

(см. ода «Другу моему», 4 строфа)

Не оправдывая отнюдь погрешностей моих, осмеливаюсь сказать, что распространение умствования тогда только извинительно, когда переводчик приятностию или красотою мысли может заставить читателя не приметить растяжки поучений. Сими словами произнес я над самим собою весьма строгий приговор.

Что касается до подражаний, то я старался мысли и картины Горация, всем временам и народам свойственные, сохранить в точности; те же, которые относились особенно к римским или греческим эпохам, басням, обычаям и прочая, заменял я приличными нашему времени соотношениями. Например, вместо следующего окончания оды о суетности жизни: «Когда умрешь, о Торкват, и Миной произнесет над тобой торжественный приговор, ни знатная порода, ни витийство, ни благочестие тебя не возвратят: ибо из подземного мрака ни Дияна не освобождает целомудренного Ипполита, ни Тезей не может расторгнуть летийских оков им любимого Пиротоя» (см. кн. IV, ода VII) — мне показалось приличным, сообразуясь с нынешними нашими по сему предмету понятиями, сказать:

Когда умрешь и поневоле
Тебя к кладбищу отнесут,
Ни знатный род, ни честь оттоле,
Ни ум тебя не изведут.
Никто не выходил из гроба,
Хоть всяк в него отсель идет.
Бездонна, знать, земли утроба:
Повсюду вход — исхода нет.

(см. ода «Суетность жизни», строфа 7 и 8)

Равномерно прекрасное описание идолопоклоннических обетов, в сем воззвании Горация к Июлию Антонию содержащеесь: «Тебя разрешат от обета десять волов и толикое же число телиц; а меня — нежный отдоенный теленок, в высокой пажити возрастающий; вогнутое чело его подобится светлости, тридневную луну означающей; вдоль оного видно белое, как снег, пятно; весь он рыж» (см. кн. IV, ода II), — заменил я следующими, к нашим обычаям и обрядам в подобных случаях относящимися картинами:

С тобой мы вместе радость нашу
Явим усердным торжеством:
Бесценных ты мастиков чашу
Возжжешь пред мирным божеством;
Чертог твой, яркими лучами
Украшен, ночью возблестит,
И радостными голосами
В нем гимн Астрее возгремит.

А я, помост усыпав храма

Взращенными цветами мной,
Возжгу в нем горстку фимиама
С белейшею лиле́й свечой
Из воска, что с полянки смежной
Трудолюбивая пчела
За мой о ней надзор прилежный
С избытком в дар мне принесла.

(см. ода «Ломоносов», последние строфы)

Такими и подобными сим заменениями перенося Горация в наш век и круг, старался я заставить его изъясняться так, как предполагал, что мог бы он изъясняться, будучи современником и соотечественником нашим.