Боюсь, чтоб нам слишком дорого не заплатить. Я его так сердитого и никогда не видал. Я пришел к попу и, отправя им обоим по поклону, сказал: «Батюшка, пожалуй в церковь, — уже и Лукьян из города воротился; и твою милость, господин приказчик, просим на свадебный пир»; а он, как зверь, посмотрел на меня и закричал: «Погоди, это не уйдет, и севодни свадьбы не бывать».
Свадьбы не бывать!
Да, Лукьянушка.
Да для чего же?
Не знаю, Анютушка.
Пойду к этому злодею, который счастие мое удаляет; пойду, пускай возьмет, что хочет, я все отдам, лишь только б не препятствовал мне севодни быть благополучным. Боже мой! как мы несчастливы! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли. Пойдем, Трофим, пойдем и ты, Анютушка, помогите мне его упрашивать.
Да вот и приказчик. Зачем с ним так много людей?
Ахти! он еще сердитее кажется.
Возьмите его.
Господин приказчик!
Чего?
Помилуй, я милости твоей челом бью овцой.
Изрядно. Возьмите же его.
Помилуй, и бараном.
Очень хорошо. Что вы стали? Да! Лукьяна возьмите!
А я, право, думал, что меня; кабы еще немного, всю бы скотину отдал.
А за что бы взять меня?
Я знаю за что.
Ты знаешь, да я не знаю.
Не спорь, Лукьянушка, ведь он приказчик. Уж он знает, что делает.
Он приказчик, однако у нас и барин есть.
Да по чьему же, когда не по барскому, приказу я это делаю? Он мне прислал указ, и вот я его вам прочитаю.
«О ты, которого глупым и варварским именем Клементия доныне бесчестили, из особливой моей к тебе милости, за то, что ты большую часть крестьян одел по-французски, жалую тебя Клеманом».
Дай бог счастия в новом чину.
«И впредь повелеваю всем не оф... ан!.. си... ро... вать...
Не офансировать. Это, кажется, не чин, однако я не разумею.
«Не офансировать тебя словом Клементия, а называть Клеманом».
А называть Клеманом! слышите ли?
Слышим-ста, слава богу, мы все ради.
«Между тем знай, что мне прекрайняя нужда в деньгах. К празднику надобна мне необходимо новая карета. Хотя у меня и много их, но эта вывезена из Парижа; вообрази себе, господин Клеман, какое бесчестие, не только мне, да и вам всем, что ваш барин не будет ездить в этой прекрасной карете; а барыня ваша не купит себе тех прекрасных головных уборов, которые также прямо из Парижа привезены. От такого стыда честный человек должен удавиться. Ты мне писал, что хлеб не родился; это дело не мое, и я не виноват, что и земля у нас хуже французской. Я тебе приказываю и прошу, не погуби меня; найди, где хочешь, денег. Теперь уже ты Клеман и носишь по моей сеньерской милости платье французского бальи, и так должно быть тебе умнее и проворнее. Мало ли есть способов достать денег? Например, нет ли у вас на продажу годных людей в рекруты. Итак, нахватай их и продай. Фирюлин».
Ну, видите ли, что я не виноват и барское приказание исполняю? Поздравляю тебя, Лукьян, служивым.
Я повсюду готова с тобою; где будешь ты, там мне везде хорошо.
А мне с кем же остаться? Все меня оставить хотят.
Не суетись, Трофим. Ведь он еще не женат. Анюта твоя и нам нужна; есть люди, которые ее не меньше Лукьяна любят.
Да я их любить не могу.
Как! ты не можешь приказчика любить? любить Клемана?
Не только приказчика, ни барина и никого. Лукьян мне всех милее.
Увидим, увидим.
А что ты сделаешь?
Что я сделаю? только что Анюта будет моя.
Зачем ты, Афанасий?
Как зачем! Барин и с барыней ездят на охоте и скоросюда будут. Здравствуй, Трофим, здравствуй... ба! Лукьян, за что тебя мужики, схватив, держат?
За то, что годится в солдаты, а барину надобна новая карета.
О! он виноват.
Еще одну вину позабыл сказать.
Какую?
Что хочет у меня отнять Анюту.
Он прав.
Я без нее жить не могу.