Избранные произведения

Когда он, опаленный той свечой,
Вернулся с огорченною душой,
Он захотел найти свечу иную,
Чтоб озарила тьму его ночную.
Всем спутникам он задавал вопрос:
«Кто весть о жизни мертвому принес?
Кто видел луноликих, черноглазых?
В каких о них рассказано рассказах?»
Дошла к нему однажды от гостей
Одна из опаляющих вестей.
«В таком-то племени есть молодая
Красавица, что краше девы рая.
Тюльпаноликую зовут Лайли,
Стремятся к ней со всех концов земли,
Чтоб описать ее, слова не властны:
Ступай и сам взгляни на лик прекрасный.
Ушам не совершить работу глаз.
С увиденным сравнится ли рассказ?»
То слово Кайсу принесло надежду.
Он встал, надел нарядную одежду
И запылал в восторге молодом,
Помчался на верблюдице верхом.
Он гнал свою верблюдицу к желанной,
Он гнал мечту на улицу желанной.
Его увидев, с лаской подошли
К пришельцу люди племени Лайли,
Сказали слово доброты и чести
И усадили на почетном месте.
Но тщетно он искал глазами ту,
Чью возжелал увидеть красоту
Томился он в тенетах странной страсти,
Вдруг шорох шелка, звон ножных запястий
Послышались ему издалека,
И улетучилась его тоска.
Он пальму жизнетворную увидел,
Он куропатку горную увидел!
Ее лицо румяно без румян,
Прекрасней всех стихов аравитян.
Лоб — серебра бесценного пластина,
О нет, луны блестящей половина!
Душистой амброй веет лук бровей,
Ресницы-стрелы мускуса черней.
Ты скажешь, ей в глаза взглянув: наверно,
Свои глаза ей подарила серна.
Уста ее багряны, как агат,
Нет, как вино багряное, пьянят!
А рот ее? Ты скажешь, свеж и молод,
Пчелиным жалом лепесток проколот,
И вот пчела, творя душистый мед,
Нектар из еле видной точки пьет.
А зубы? То жемчужин ожерелье,
На розе — утренней росы веселье.
А подбородка яблочко? Оно
Из серебра — соблазнами полно.
А родинка на нем? Да что же это, —
Быть может, мушка мускусного цвета?
О, яблочко, обвитое кольцом!
Не девушка ль с серебряным лицом
Рукою сжала яблочко-гостинец
И яблочко обвил ее мизинец?
А кудри? То не сделал ли ловец
Силки для уловления сердец?
Пришла Лайли — и засверкала прелесть.
Глаза и сердце Кайса разгорелись.
Огонь объял и Кайса и Лайли,
Они друг в друге тот огонь зажгли.
Та — завитка раскручивала волос,
А в этом — страсти пробуждался голос.
Та — открывала лик в блаженный час,
А в этом — разум и слабел, и гас.
Та — пропитала стрелы глаз отравой,
А этот — пел о гибели кровавой.
Та — изо рта роняла мед речей,
А этот, плача, — слезы из очей.
Та — капли пота на челе стирала,
А этот — т в книге жизни дней начало.
Та — красоты являла блеск ему,
А этот — брошен красотой во тьму.
Друг к другу, если выразиться ясно,
Как сахар к молоку, влекло их страстно.
Они слились в одно, как два цветка,
Слиянные единством стебелька.
Глаза своей возрадовались доле,
И сахар слов два друга раскололи,
Рассказывая о своей судьбе,
Выдумывая небыль о себе.
Что новые, что им былые беды?
Была в самой беседе цель беседы!
Не знали, что полны печали дни,
Что града скорби граждане они.
Казалось им: другого нет страданья,
Кроме того, что гаснет день свиданья.
Что любящим сулит ночная тень?
Они в разлуке встретят новый день!
Душа с душой беседовали внятно,
Без перевода речь была понятна:
«О господи, мне ночи ждать невмочь,
Пускай сегодня не наступит ночь!
Пусть солнце — государь всего живого,
Защитник дня от сумрака ночного —
Сияет вплоть до Страшного суда,
Пусть ночи станут днями навсегда!»
Но разве от речей такого рода
Изменится вращенье небосвода?
Тот яркий стяг, что водрузил восход,
К закату обратил небесный свод.
Лайли и Кайс изведали разлуку,
Впервые в жизни испытали муку.
Она не двигалась в тоске немой,
А он погнал верблюдицу домой.