Избранные произведения

О Кайсе толки в каждом шли шатре:
Мол, женят на двоюродной сестре.
Узнал об этом пустобрех отменный,
Что Кайса невзлюбил душой презренной.
Пришел к Лайли, сказал: «Светло живи,
У Кайса прежней нет к тебе любви.
Он не горит в огне, скорбя, как прежде,
Глаза не смотрят на тебя, как прежде.
Увлекся он влечением к другой,
Зажегся он свечением другой.
Отец его взял за руку, не скрою,
Связал его с двоюродной сестрою.
Сегодня и невеста, и жених
Избавились от всех тревог своих.
Ты тоже друга избери другого,
От Кайса сердце отврати сурово,
От верности лицо ты отврати,
Обидой за обиду отплати».
При этом лживом, грязном наговоре
Лайли всем сердцем ощутила горе.
Как бы увидя Кайса пред собой,
Воскликнула, раздавлена судьбой:
«О сердца оскорбитель, что ты сделал!
С возлюбленной, губитель, что ты сделал!
Что сделал ты с любимой, чья душа
Пылала, лишь одним тобой дыша!
Ты на нее напал, как тать кровавый, —
Вот молодец какой отважный, право!
Но с близкими так поступать нельзя,
Возлюбленных не такова стезя.
Пшеницу ты мне показал сначала,
Я с радостью купить ее желала,
Но ты пшеницу спрятал от меня,
Всучил мне только зерна ячменя.
Сначала ты расставил мне тенета,
Затем иная родилась забота,
Ты ухватился за подол другой:
Она красивей, с ней найдешь покой!
Но если ты другую любишь страстно,
То не грусти, что я горю всечасно:
Пусть мой огонь горит сильней, светлей,
Пусть озарит твой пир, твоих гостей!»
Когда Лайли удел познала горький
И не смежила глаз до самой зорьки,
Нежданно Кайс явился в ранний час,
Не зная, что за слух Лайли потряс.
Как прежде, к ней воззвал с душой безгрешной,
Но слугам крикнула Лайли поспешно;
«Не место чужаку у нас в шатрах,
Пусть от мечей почувствует он страх.
Не для таких раскрыт приют запрета,
Не мной, не мной душа его согрета.
Скажите, чтобы он к другой пошел,
Чтоб ухватился за другой подол.
Кто по ночам — с другой, а днем — со мною,
Не должен жить, дышать вдвоем со мною».
Ответ Лайли терзал Маджнуну слух,
И плакал и упрашивал он слуг,
Но те его к Лайли не подпустили.
В слезах на землю он упал в бессилье,
Потом в тоске отправился домой,
Приют покинув радости земной.
Была больна любовь его живая.
Такой насиб он складывал, рыдая:
«Мне больно, ибо я лежу, как прах,
В степи, где рядом с упованьем — страх.
К моей Лайли счастливою тропою
Я шел, вины не зная за собою,
Просите у нее, мой вздох и взгляд,
Простить того, кто не был виноват!
Я чист, я в преступленье не замешан,
Любовь — единственное, в чем я грешен,
Но если грех — любовь, то этот грех
Меня безгрешным делает для всех.
Пусть, бог избави, струи дождевые
В мечи преобразятся боевые, —
Меня бессилен от Лайли отсечь
И обратить к другой подобный меч.
В тот день, когда, заснув в могиле тесной,
Расстанусь я со скверною телесной,
Душа, могильную развеяв мглу,
Моей любимой пропоет хвалу
Свой саван разорву, презрев обиду,
И, вопия, из-под земли я выйду,
Чтоб верным ей остаться навсегда —
До наступленья Страшного суда!»
Так пел Маджнун, с тоской и болью дружен.
Песнь состояла из стихов-жемчужин.
Услышал песнь, звенящую вдали,
Влюбленный, живший в племени Лайли.
Вернувшись, он запел, Маджнуну вторя,
Тогда Лайли заплакала от горя.
Раскаялась в содеянном: в любовь
Несчастного уверовала вновь.
Запела и она — взвилась крылато
Та песнь, стихом и музыкой богата
«Кто зависти приемлет клевету,
Тот верности не слышит правоту.
Завистник видит в том свою заслугу,
Что вдруг враждою воспылает к другу..,
Пусть мир не знает ссор, кроме одной:
Большой работы — с малою ценой!
Пусть зложелатель смерть свою ускорит,
Когда меня с Маджнуном он поссорит!
Пусть взор завистника закроет мгла
За то, что взор от Кайса отвела!
Перетерпеть разлуку попытаюсь,
Отравою разлуки напитаюсь.
Но есть ли связь терпенья и любви?
Разлуку нашу тучей назови:
Низверглись вздохов молнии из тучи
И ливень скорбных слез кроваво-жгучий.
Вернись, Маджнун, и мне верни покой.
Как стыдно мне содеянного мной!
Невинному я причинила муки,
Вернись, тебе я поцелую руки!»
Когда она пропела свой призыв,
Жемчужину печали просверлив,
Калам ресниц в кровь сердца окунула,
И что-то написала, и свернула
Бумагу трубкой, и гонец отвез
Письмо тому, кто был истоком слез,
Затосковавший Кайс развеселился, —
Нет, как тростник пера, он раздвоился!
К ее шатру, любовью одержим,
Пошел он, как к святыне пилигрим.