Избранные произведения

Рассказчик так украсил свой рассказ,
Когда слова он вывел напоказ.
Тот, кто один из ратоборцев горя,
Кто рухнул, как утес, в пучину моря,
Тот, кто блуждает, словно смерч, в степях,
В пустыне, как взметенный ветром прах, —
Когда Маджнун остался без любимой,
С ней разлучен судьбой неумолимой,
Он к смерти близок был, он изнемог,
Он потемнел от скорби и тревог
Покоя не знавал он и мгновенья,
Блуждал, исполнен смуты и смятенья.
Узрев: чернеет что-то вдалеке,
Бежал он, как слезинка по щеке,
«Лайли!» — кричал и требовал ответа
Он у чернеющего там предмета,
И если то прохожий был, и он
Был как-то о Лайли осведомлен,
То падал Кайс к его ногам, пылая,
А нет — молчал, беседы не желая.
Казалось, что его объяла тьма,
Что безнадежно он сошел с ума.
Вниз головою, как калам, склоненный,
Однажды, на мгновенье просветленный,
Тропу избрать решил он похитрей
И возвратился к племени скорей.
Нашел он мужа знатного, который,
Душою чист, был разуму опорой,
Сказал ему: «Надеюсь на тебя,
Надеюсь я, что ты, меня любя,
Увидишь моего отца родного,
Ему ты скажешь мой привет и слово:
„Ты возлелеял от корней моих
Вплоть до вершины пальму дней моих!
Я — глина, от тебя — ее частицы.
Я — книга, создал ты ее страницы.
Твой дар есть всё, что мне дано судьбой.
А есть ли то, что не дано тобой?
Ты дней моих цветник наполнил цветом,
Светильник дней моих наполнил светом.
Всегда благую изрекал ты весть,
И ныне у меня надежда есть,
Что снова я всем сердцем возликую,
Что от тебя услышу весть благую.
Лайли как счастье жизни мне нужна,
Она — мой свет, она — моя весна,
Но от меня, как от дурного ока,
Моя Лайли утаена жестоко.
С ней не увижусь боле? Я умру.
От горя и от боли я умру!
Лишь у ее порога — мне отрада,
Увы, иного места мне не надо!
В конце концов меня ты исцели,
А исцеление мое — Лайли.
Скажи ее отцу — да с сердца смоет
Вражду ко мне: жить во вражде не стоит!
Пусть на меня наденет он раба
Ошейник: рабья мне мила судьба!
Я рабским у него займусь занятьем,
Ему рабом я стану, а не зятем...
Сказал ты раньше, что высок наш род,
Что брак с Лайли позор нам принесет.
Но мне от родословной много ль проку?
Сгореть в тоске любовной — много ль проку?
Я был дурным — мне благо подари.
Что дорог я тебе, не говори:
Я доброты твоей, скорбя, не видел,
Любви отцовской от тебя не видел!
Хоть жалости немного прояви, —
Из-за твоей умру я нелюбви!
Не похоть цель моя, мое стремленье:
Там, где Маджнун, возможно ль вожделенье?
Моя природа — чистоты исток,
От низменных желаний я далек.
Лайли нужна мне, как источник света:
В ней нечто вспыхнуло, я — пламя это.
Тьма у меня во взоре без нее,
Вот почему мне горе без нее.
Для жизни от нее мне надо мало —
Чтоб издали мне изредка сияла!
Пусть, величава, царственна, горда,
Она повелевает мной всегда, —
Как прах, да буду попран я ногами
Благоговеющих пред ней во храме!“»
От этих слов, от этих тяжких мук
Заплакал Кайса безупречный друг,
Ту просьбу, с сердцем чистым и открытым,
Всем знатным сообщил и родовитым,
И действовать решили сообща
Старейшины, спасения ища.
Перед вожатым племени предстали
И развернули летопись печали,
Отцу слова Маджнуна принесли —
Нет, из шкатулки жемчуг извлекли.
Отца сломила сына скорбь живая,
Лицо руками он закрыл, рыдая.
«Дошел, — сказал он, — до его кости
Нож горя. Сына должен я спасти.
До дна испили мы страданья чашу, —
Я чресла наконец перепояшу,
Пойду, развею тяжкую беду,
К счастливой цели сына приведу.
Я приложу все силы, все старанья,
Чтоб напоить его вином желанья».
На паланкине он степной тропой
Пустился, взяв сородичей с собой.
Старейшины, с упорством и терпеньем,
Незнатные, с покорством и смиреньем,
Достигли — в тяготах, в слезах, в пыли —
Долины, где стоял шатер Лайли.
Отец Лайли, обычай соблюдая,
Ковер гостеприимства расстилая,
Велел напитки, яства принести,
Почтил он утомившихся в пути.
Когда они попили и поели,
Пошла беседа вкруг да возле цели,
Текли вокруг да около слова,
Стараясь не коснуться существа,
Покуда к цели не пришли в тумане
Намеков, тонкостей, иносказаний.
Спросили: «Как в обители земной
Мы ноту извлечем рукой одной?
Смычком по струнам водим мы рукою,
Сжимая струны нужные — другою,
И звука мы не извлечем, пока
Руке не станет помогать рука.
Чтобы весы нам пригодились наши,
На коромысле две потребны чаши,
В одном предмете скрыта красота:
Чтобы ее раскрыть, нужна чета...»
Так приближаясь к цели постепенно,
Хозяина восславили отменно:
«Да будет щедрости твоей хвала!
Ты, крепкий дланью, вырвал корень зла!
За пологом твоим луна таится —
Твоих очей отрада и зеница.
То ветка, что еще не расцвела,
Жемчужина, не знавшая сверла.
Но если бы совлек ты покрывало,
Твоя луна сильнее б засверкала.
Ты пожалей объятых тьмой ночной,
Дай озариться нам твоей луной!
Единственной единственный достоин,
И, чтобы свет чудесный был удвоен,
На всей земле лишь Кайса изберем,
Который жаждет стать твоим рабом, —
Твоим рабом не так ли стало счастье,
Что навсегда твоей покорно власти!
Он благородством, знатностью, умом
Всех превзошел на поприще земном.
Соединим две жизни воедино, —
И зятя в нем ты обретешь, и сына,
Да счастье в рабстве у тебя найдет,
Да милости твоей узнает мед!
Та — гурия, а этот — небосвода
Безгрешный житель ангельского рода.
Не может ангел, чистый дух небес,
Страдать вдали от гурии, как бес.
Друг к другу две жемчужины стремятся,
И друг без друга две звезды томятся.
Для двух камней один ларец найдем,
Двум звездам быть в созвездии одном!
Пришли мы с речью о счастливой доле,
Всё прочее в твоей да будет воле».