С нею был огромного роста военный в длинной, почти до
пола шинели, с длинным разрезом назади и мелкими
пуговичками на нем.
У женщины был встревоженный вид, который она, видимо,
скрывала решительными, как бы раздраженными жестами.
– Где комсомолец, попавший под трамвай? – резко спросила
она у сиделки, которая несла по коридору стопку выглаженных
наволочек с мотавшимися тесемками.
– Обратитесь к дежурному.
Женщина остановила проходившего по коридору врача в
пенсне и сказала:
– Мне нужно видеть моего сына, попавшего под трамвай. Он
жив?
– Все в порядке,– сказал доктор,– но мы не пускаем родных,
потому что всяческие причитания и слезы только портят дело, а
облегчения не приносят.
425
– Какие причитания? Какие слезы? Да пойдите вы к черту,–
сказала женщина,– мне нужно видеть сына, чтобы сказать ему
несколько слов.
Доктор пожал плечами, как бы отмечая слишком
решительный характер посетительницы, и сказал:
– Хорошо, наденьте халат, пройдите, только помните: слез
никаких! Ему, наоборот, нужно что-нибудь энергичное,
подбадривающее.
– За этим дело не станет,– сказала женщина и, надев халат,
бодрым шагом, каким командиры выходят к выстроившимся
частям, пошла в палату.
Военный тоже надел халат и удивленно в нем осмотрелся,
так как он был ему выше колен, как крестильная рубашка.
Женщина вошла в палату, окинула быстрым взглядом
комнату и остановилась глазами на сыне.
Тот, повернув голову на стук знакомых крепких шагов,
смотрел на мать и сделал попытку сконфуженно и
приветственно улыбнуться. Но улыбка его осталась без ответа.
– Идиот, дурак! – сказала мать. – Я так и знала, что ты этим
кончишь.
Комсомолец смотрел на мать, и на лице его боролось
несколько выражений. Наконец он сказал:
– На этот раз тебе посчастливилось сказать истинную правду.
Я уже высказывал здесь аналогичное мнение. Хуже всего то, что
я оказался перед тобой мальчишкой.
– А ты думал, кто же ты?.. Ну, ладно, руки нет – черт с ней,
живут люди и без рук. Я спокойна, отец тоже будет спокоен.
Важно, что сам остался жив.
– Зато это уж в последний раз со мной такой камуфлет,–
сказал сын.– Ну, ладно, писать выучусь, как говорит доктор,
левой рукой, на строительстве за все буду отдуваться головой, а
в футбол с одними ногами еще лучше играть – меньше
штрафных будет. Дядя Саша, правда?
– Обойдется,– сказал военный добродушно,– важно, что
голова осталась цела. Без нее было бы несравненно хуже.
– Отцу что передать? – спросила мать, не разделив
шутливого настроения брата.
– Что ж ему передать? Скажи, что дурак кланяется.
– Сестре?
– Сестре – что идиот кланяется.
– Завтра зайду узнать, прощай.
426
Женщина вышла из палаты, но в коридоре пошатнулась и,
схватившись за голову, остановилась у стены коридора. У нее
целым ручьем хлынули прорвавшиеся вдруг слезы.
– Ну, поправляйся,– сказал военный, поощрительно
подмигнув племяннику и не заметив состояния сестры,– чтобы
через месяц быть молодцом и хоть с одной рукой, но геройски
защищать СССР на всех фронтах.
– За этим дело не станет,– сказал племянник угрюмо и
прибавил: – Что же она ни одной слезинки-то не проронила?
Неужто уж я для нее...
И вдруг с блеснувшими на глазах слезами замолчал, до боли
закусив губы.
427
Картошка
(Посвящается головотяпам)
На дворе многоэтажного дома с большими подвалами стояла
толпа народа: рабочие в пиджаках, женщины в платочках,
интеллигенты.
Все они смотрели в раскрытую дверь подвала с таким
выражением, с каким смотрят на дверь дома, где лежит
покойник.
– Что же с ней теперь делать-то? – спросила одна из женщин.
– Что с ней делать – это-то известно: конец ей теперь один, а
вот как делать – это вопрос другой...
– Прямо жуть что делается, от Сенной площади слышно.
– Лучше не заблудишься, сразу домой дорогу найдешь,
особенно ежели пьяный,– сказал рабочий в кожаной куртке с
хлястиком позади.
Пробегавшие мимо ворот пешеходы испуганно хватались за
носы и спрашивали:
– Чтой-то тут такое?
– Картошка,– равнодушно отвечал кто-нибудь.
– Что ж вы ее до чего довели?
– А ты лучше бы спросил – нас она до чего довела? Скоро
всем домом руки на себя наложим.
– А с чего с ней это сделалось-то? – спрашивала рябая
женщина в платочке.
– С чего... Помещение не приспособлено: в подвале трубы от
отопления, ну, она и распустила слюни.
Во двор вошла бригада из пяти человек. Один из них, в
распахнутой овчинной куртке и высоких сапогах, бодрым шагом
начальника подошел к раскрытой двери подвала, откуда шел
какой-то пар, и скрылся в этом паре. Но через минуту вылетел
обратно.
– Ага,– сказал кто-то из толпы,– вышибло? Это, брат, тебе не
канцелярия райкома.
– Вот что,– сказал бригадир,– это зараза, и больше ничего.
– Благодарим за разъяснение,– отозвался комендант в
телячьей фуражке,– ты сейчас только сообразил, а у нас уже