Избранные произведения

хранение... Боже, какая нелепость может лезть в голову! –

сейчас же воскликнул он.

Андрей Андреич посмотрел на часы. Было шесть. Через два

часа она придет. У него забилось сердце при мысли о том, что

будет в сегодняшний вечер. Их близость, наверное, еще

подвинется. И как это жутко и сладостно следить обостренным

чувством за каждой новой переходимой гранью... Но вдруг ему

пришла мысль, которую он совершенно упустил из вида:

158

именно, что она уже не жена Василия Никифоровича и, значит,

совершенно свободная женщина. И что всякая вновь

перейденная черта близости для него, как для честного

человека, должна означать принятие на себя ответственности за

судьбу женщины. Так как, что бы ни говорили эти

представители новой жизни, по отношению к женщине он

навсегда останется тем, что он есть.

А может ли он при своей необеспеченности принять на себя

ответственность за другого человека? Тем более, что она сейчас

без работы, без родных. Следовательно, она сама ничего не в

состоянии заработать. Если, положим, она продаст его

обстановку, то все равно этого ненадолго хватит.

А он с чем останется, если она продаст обстановку?

– Ни туда ни сюда! – сказал он в отчаянии, остановившись

посредине комнаты.– И нужно же, чтобы к такому чудесному,

светлому видению его жизни приметалась эта мерзость!

Но вдруг его точно ударила мысль: а почему она не отдала

ему сама письма? Почему она прямо не сказала, что в нем?

Неужели она не знала его содержания? Нет, знала, потому что,

иначе, на что же она надеялась, когда ехала сюда без всяких

средств? А эта обстановка и все имущество могут дать тысячи

две. С такой суммой можно умеренно и аккуратно прожить два

года. И может быть, она была так ласкова и проста с ним именно

поэтому, и он, представитель кучки, сыграл роль святого чудака,

попросту осла... Это неистребимое наследие прекраснодушного

идеализма каждому слову заставляет верить так, как оно

говорится, и забывать, что у людей могут быть и всегда есть

свои расчеты...

Но эта мысль была так отвратительна и противна, что он,

сморщившись, как от боли, крикнул:

– Глупо! Гадко! Это невозможно!..

Было уже около восьми часов, а он все еще не мог никак

остановиться ни на одном решении относительно тона, каким с

ней говорить по вопросу об обстановке, какое взять к ней

отношение – продолжать относиться сердечно или быть более

официальным и холодным? В голове спутался целый клубок

противоречивых мыслей, позорных для него, оскорбительных

для нее и невозможных с общечеловеческой точки зрения.

Он чувствовал себя, как ученик на экзамене за решением

письменной задачи: сейчас войдет преподаватель и спросит

работу, а она у него еще и не начата.

159

V

Когда раздался звонок, Андрей Андреич с забившимся

сердцем вышел в переднюю, ничего не успев решить.

Он только знал одно, что он отдаст эти вещи тому, кому они

принадлежат, а в данном случае тому, кому пожелал отдать их

владелец, то есть ей.

Он как-то торопливо и суетливо помогал раздеться молодой

женщине, точно он был в чем-то виноват перед ней. А виноват

он был в тех скверных мыслях, которые против воли, помимо

сознания, выскакивали у него в голове, вроде платы за хранение.

– Вот я и опять у вас...– сказала молодая женщина, входя в

комнату и прикладывая к холодным щекам руки.

– Очень рад, очень рад... Ну, вот, все великолепно,– скачал

Андрей Андреич, потирая руки, точно не она, а он пришел с

улицы.

Вера Сергеевна подошла к зеркалу и, не оглядываясь на

хозяина, стала поправлять прическу и в то же время говорила о

своих планах поступления на службу.

На него почему-то неприятно подействовало, что она так

просто и свободно при нем оправляет прическу, как будто

благодаря ночевке здесь она уже имеет какое-то близкое

отношение к нему и к его комнате.

Опять в голове промелькнула одна из отвратительных

мыслей: «Кто она? Может быть, она очень бывалая особа?»

Если бы она была простая, искренняя женщина, без всяких

задних мыслей, она бы хоть спросила про письмо, получил он

его или нет. А у нее такой вид, что как будто она ничего не знает,

или этот вопрос с возвращением обстановки такие пустяки, что

все подразумевается само собой и говорить об этом нечего.

И значит, если бы он торжественно объявил ей, что он, как

представитель кучки, держит свое знамя высоко и потому

возвращает ей обстановку, она приняла бы это как что-то вполне

естественное, и он попал бы в глупое положение со своим

торжественным тоном.

Она вообще, очевидно, совсем не представляет себе общего

положения и того, что слово «собственность» здесь никак не

звучит. А тем более собственность эмигранта.

– Ну, вот, будем по-русски пить чай. Где же спиртовка? Я

буду за хозяйку.

160

При слове хозяйка Андрей Андреич постарался улыбнуться

ласково и гостеприимно. Но улыбка вышла натянутой и