Избранные произведения

покраснев, сделал вид, что ему нужна пепельница, стоявшая на

другом конце стола. Он приподнялся за нею и сел дальше, чтобы

не прикасаться своим боком к ее боку.

– Боже, как здесь все изменилось,– сказала Вера Сергеевна,–

и люди, и все. Кто был богат, тот стал почти нищим.

– О, ужасно! Ведь я прежде жил так, что и на двоих хватило

бы, а теперь один вертишься едва-едва...

– И нравы, вероятно, изменились?

– Ужасно,– опять сказал он.– За границей считается чем-то

невероятным отобрать, например, у человека дом, вещи, а здесь

это освящено законом. Часто бывало так, в особенности первое

время, что люди, уехавшие по делам на несколько месяцев и

даже недель, возвращались и находили в своей квартире новых

обитателей. И ничего не могли сделать. Приходилось искать

нового угла и перебираться туда в чем приехали.

Он как-то полубессознательно сказал это затем, чтобы она,

когда он ей скажет, что возвращает ей обстановку, не думала,

что это такая простая и обыкновенная вещь в стране, где

попрано всякое право, а редчайшее, благороднейшее

исключение, свойственное только кучке.

– Ну, это уж, наверное, самые отъявленные негодяи,– сказала

она.

Эта фраза убила Андрея Андреича.

– Да не негодяи, а таковы здешние законы, не признающие

никакой собственности! Вы смотрите на все глазами западного

буржуа, а этот взгляд здесь совершенно неприемлем.

– И все-таки негодяи,– повторила опять Вера Сергеевна.

163

Андрей Андреич утер платком лоб и замолчал. Он понял, что

ей трудно будет дать почувствовать, что он делает для нее,

возвращая без всяких разговоров обстановку, когда она с

наивностью буржуазной куколки не может и не хочет понять,

что такие вещи здесь – исключение, что он в конце концов по

декрету не обязан ей возвращать. И у него, действительно,

начинало подниматься глухое недоброжелательное чувство к

ней. И против воли думал о том, что он здесь перенес все

тяжести варварского режима, отгрызался раз десять от

посягательств на эту обстановку, а они там благодушествовали,

отсиживались в перчатках да в шелковых чулочках, а теперь

приехали, и у них нет даже простого удивления перед тем, что

всё цело, не продано и всё им возвращается, несмотря на то, что,

в сущности, она даже не жена Василия Никифоровича, а так –

неизвестно что. И нет ни малейшей признательности. С них за

одно хранение в течение семи лет... содрали бы столько, что вся

обстановка этого не стоит.

А вот она даже не позаботилась отдать ему полтинник за

извозчика, который он вчера заплатил за нее. Конечно,

полтинник – ерунда. Но когда человек к чужим полтинникам

относится небрежно, он и к рублям будет относиться так же,–

думал учитель, с насильственной улыбкой принимая из рук

молодой женщины налитый стакан. И так как она при этом,

улыбаясь, смотрела на него,– как бы этой улыбкой подчеркивая

странность их встречи,– он поцеловал ее руку.

А она перевела взгляд, несколько времени смотрела перед

собой, потом вздохнула, как будто задумавшись о чем-то, и

сейчас же опять улыбнулась ему, точно боясь его встревожить

минутной задумчивостью.

Он попробовал ответить ей улыбкой, но от рассеянности

обжегся горячим чаем и расплескал стакан. От этого он еще

больше почувствовал себя в мучительно-глупом положении и

замолчал.

– Что вы, милый друг, странный такой сегодня? Совсем

другой, чем вчера?

Он покраснел и неловко, торопливо сказал, что ничего

особенного, неприятно подействовала встреча с соседкой в

коридоре, потому что эти грязные люди готовы самые лучшие

отношения истолковать отвратительным образом.

Вера Сергеевна выслушала и сидела некоторое время молча,

глядя перед собой. Потом вздохнула и сказала:

164

– Больше всего я боюсь человеческой грубости и грязи.– Она

опять на секунду задумалась и содрогнулась спиной от какой-то

неприятной мысли. Потом встряхнулась и проговорила с

улыбкой: – Но нужно стоять выше этого... Однако уже

одиннадцать часов.

Андрей Андреич промолчал. У него сейчас же мелькнула

мысль, что, может быть, она сказала это затем, чтобы услышать

от него приблизительно такую фразу:

«Не смотрите на часы, устроимся по-вчерашнему»...

Но он не сказал этой фразы.

А может быть, она сказала это затем, чтобы напомнить ему,

что она ждет от него ответа относительно вещей и обстановки,

ведь она, вероятно, заметила, что на салфетках – метка Василия

Никифоровича.

И зачем он эти салфетки подал!

Чтобы скрыть неловкость, он встал и сделал вид, что ему

нужно позвонить по телефону. Выйдя в коридор, он опять

увидел соседку, которая возилась над корзиной в дальнем конце

коридора. И когда она оглянулась на стук его двери, он

почувствовал почти отчаяние от этого, как ему казалось,

упорного преследования.

– Просто сил никаких нет! – сказал Андрей Андреич и,