Избранные произведения

вспомнила, зачем она приехала. Но после всего того, что

произошло, когда она к нему кинулась, как к своему спасению и

прибежищу, да еще заплакала у него на груди от радости,

невозможно было начать скандал и перейти от радостных слез к

крику.

И потом она, увидев его знакомую макушку в огороде,

каким-то неожиданным, чудесным образом, ощутила в груди

такую радость, какой никогда не знала, даже тогда, когда ездили

они с ним за травой и спали в сарае.

А он совсем не выказал того, что можно было ожидать от

него, от мужа, к которому приехала брошенная жена, баба из

деревни, в кумачовом сарафане, когда он тут ходит в брюках и

во френче да еще живет на даче.

Она не уловила в его лице и голосе ни малейшего оттенка

неприязни и раздражения: он был спокоен, так же, как прежде,

скользила чуть-чуть покровительственная ласка, в особенности,

когда он сказал:

– Чего ты,– чудная? Ну, пойдем, самовар скажу поставить.

Он пошел вперед по дорожке к новенькому домику,

окрашенному в свежую желтую краску, стоявшему около забора

среди срубленных пней.

172

Но по дороге остановился и крикнул проходившему человеку

в пиджаке:

– Иван Кузьмин, в город надо завтра послать за товаром. Я

записку напишу!

И по тому, как он обратился к этому человеку, и по тому, как

тот, внимательно выслушав, сказал: «хорошо», Катерина

почувствовала, что он и тот же – умный, хозяйственный и

добрый – Андрей, и чем-то другой, от которого зависят люди,

который распоряжается и приказывает в этом чужом,

незнакомом месте так же, как он это делал дома. И так просто и

спокойно, как будто иначе это и не должно было быть.

Она подходила к домику с замиранием сердца. Он ничего ей

не сказал об этом. Вдруг она сейчас встретится с тою. Наверное,

наряжена в платье, как барыня. И Катерина невольно взглянула

на свой праздничный сарафан и почувствовала, как горячая

волна крови от стыда за свою деревенскую одежду прилила к

щекам.

II

Когда они вошли в просторную комнату домика с новыми

сосновыми стенами и перегородками, первое, что она увидела,–

это две кровати. У нее так забилось сердце, что ноги вдруг

ослабели и подогнулись было, а в горле все пересохло.

И в комнате все так было непривычно непохоже на их избу,

где они с ним жили: около окна стол, покрытый газетой,

приколотой кнопками по углам, чернильница, перо, стопка книг,

какие-то бумаги, наколотые на длинный гвоздь на стене. Чистые

городские полотенца около рукомойника в углу.

– Помолиться-то у тебя не на что?..– спросила Катерина,

чтобы не молчать.

– Да, нету,– просто ответил Андрей.

Он мыл руки, стоя к жене спиной, потом, не спеша, вытирал

их белым, чистым полотенцем.

А Катерина, неловко присев на первый попавшийся стул,

стоявший несколько на середине комнаты, с узелком в руках,

оглядывала комнату, и глаза ее жадно искали признаков

присутствия здесь той, другой.

И вдруг она увидела старенькую соломенную шляпку на

шкафу... Она поскорее отвела от нее глаза, чтобы Андрей не

заметил, что она увидела шляпку.

173

– Ну, вот, сейчас чай пить будем,– проговорил Андрей и стал

собирать с обеденного стола газеты и бумаги.

Катерина вдруг почувствовала, что не знает, о чем с ним

говорить, чтобы не было молчания. А в молчании страшнее

всего чувствовалось, что между ними лежит то, о чем ни она, ни

он не сказали еще ни слова.

Когда они жили дома, она каждый день говорила одно и то

же: о корове, о ребятишках (их целых трое), о плохой погоде.

Она сейчас напрягала все усилия, чтобы сказать ему что-

нибудь, но ничего не могла найти. Потом вдруг вспомнила про

корову и обрадовалась.

– Лыска наша отелилась намедни... хорошенький теленочек

вышел, весь в нее.

При словах «наша Лыска» невольно посмотрела на

соломенную шляпку. И с бьющимся сердцем ждала, что скажет

Андрей.

– Весь в нее? – машинально переспросил Андрей. Он, что-то

думая, медленно продолжал убирать со стола и складывал

газеты на этажерку. И вдруг уже с другим выражением взглянул

на жену, как бы решившись сказать о чем-то важном.

Страшная минута наступила...

– Катюша...– сказал Андрей, глядя не на жену, а в окно,– я

тебе не писал, потому что это ни к чему. . Я живу не один, а... с

подругой... Девушка она хорошая, честная... Она сейчас из

города со службы приедет, ты ее не обижай. По бабам я не

таскался, а... пришлось – честно сошелся, вот и все...

Катерина молча смотрела на него, не моргая, и только горло

ее изредка напряженно дергалось от проглатываемой слюны.

Вот тут бы вскочить, платок с головы сдернуть, клок волос у

себя выдрать и закричать, как безумной, от обиды и горя. А

потом стекла побить.

Но вместо этого она, сама не зная почему, только сказала

тихо:

– А я-то теперь как же?

– Как жила, так и будешь жить...– сказал Андрей,– деньги

буду посылать, в уборку помогнуть приеду.