Жизнь с Аиссой в качестве наставницы научила Халида спокойствию. С самых первых своих сознательных дней он был свидетелем того, как она флегматично мирится со всем — бедностью, унижением, голодом, потерями и страданиями. Он видел, что она отнеслась к вторжению Ричи Бека в свой дом и свою жизнь с философской отрешенностью, стоическим терпением. С ее точки зрения, так захотел Аллах; какие могут быть вопросы? Для Халида Аллах был менее реален, чем для Аиссы, но Халид научился у нее если не безоглядной вере в Бога, то, по крайней мере, бесконечному терпению и спокойствию. Может быть, позже ему еще предстояло найти свой путь к Богу.
Как бы то ни было, он воспринял от Аиссы понимание того, что поддаваться унынию бесполезно, что ощущение мира в душе — это главное, и с ним можно вынести все, что любое дело нужно делать спокойно, без ненужных эмоций, потому что альтернативой этому были нескончаемый хаос и страдания. Постепенно, благодаря такой «науке», он начал даже понимать, что и ненавидеть можно спокойно, без эмоций. И благодаря этому сумел, сохраняя внутреннее спокойствие, день за днем жить рядом с отцом, которого ненавидел.
Никакой ненависти к Пришельцам Халид не испытывал. Скорее наоборот. Он не знал жизни без них и мира, где люди были хозяевами своей судьбы. В его восприятии Пришельцы были неотъемлемым аспектом жизни — как холмы, деревья, луна или сова, летящая в ночи в поисках белки или кролика. И на них было так же приятно смотреть, как на луну, как на безмолвно скользящую над головой сову, как на огромный каштан.
Он ждал, час проходил за часом, и с тем же спокойствием он подумал, что, возможно, этой ночью не сможет реализовать свой шанс, потому что нужно вернуться домой и улечься в постель до того, как проснется Ричи и обнаружит, что Халид исчез вместе с ружьем. Еще час, самое большее два; задерживаться дольше было бы рискованно.
Потом он увидел на дороге бирюзовый свет и понял, что со стороны Солсбери приближается машина Пришельцев. Спустя несколько мгновений она показалась в поле зрения — странная платформа на воздушной подушке, в которой, держась очень прямо, стояли два удивительных создания.
Халид рассматривал их с изумлением и благоговением, в который раз восхищаясь изяществом этих Пришельцев, их фацией, их сверкающим великолепием.
Как они прекрасны! Просто восхитительны!
Они плыли мимо него в своей странной повозке, словно по реке света, и, как показалось Халиду, бесстрастно вглядывались каждый в свою сторону дороги. Да, это были джинны из джиннов: не похожие ни на кого творения Аллаха, созданные им из бездымного огня. Которые, как и мы, в Судный День предстанут перед своим Творцом.
Какие прекрасные… Какие прекрасные…
«Я люблю вас».
Он любил их, да, за потрясающую хрустальную красоту. Джинны? Нет, это были существа гораздо более высокого плана; ангелы, вот кто они такие. Сотканные из чистого света — холодного огня, не дающего дыма. Восхищение их ангельским совершенством целиком затопило его.
И вот так, любя их, восхищаясь ими и даже преклоняясь перед ними, Халид поднял гранатомет, прижал к плечу и спокойно прицелился. Увидел Пришельца, зафиксировал его в перекрестье прицела, спокойно снял ружье с предохранителя, как необдуманно показал ему Ричи, и спокойно положил палец на спусковую кнопку…
Душу его переполняла любовь к этим прекрасным созданиям, когда — спокойно, очень спокойно — он нажал на кнопку. Раздался громкий воющий звук, сильной отдачей Халида отшвырнуло к дереву, и на миг у него перехватило дыхание; в следующее мгновение голова стоящего слева прекрасного создания взорвалась фонтаном пламени и во все стороны полетели сверкающие осколки. Зеленовато-красная дымка — может, кровь чужеземца — начала растекаться по воздуху.
Сраженный Пришелец покачнулся, упал на спину и исчез из поля зрения.
В то же мгновение второго Пришельца охватили такие ужасные конвульсии, что Халид подумал, уж не ухитрился ли он убить и его — двоих одним выстрелом. Пришелец неуверенно шагнул вперед, потом назад и рухнул на перила платформы с такой силой, что Халиду показалось, будто он услышал звук удара. Огромное цилиндрическое тело извивалось, дрожало и даже изменило свой цвет. В одно мгновение пурпурный оттенок углубился почти до черного, а оранжевые пятна яростно заполыхали красным. На таком большом расстоянии точно ничего утверждать было нельзя, но Халиду показалось, будто жесткая шкура подернулась рябью и складками, точно от невыносимой боли.
Он, наверно, чувствует агонию своего товарища, понял Халид. Он смотрел, как Пришелец корчится и слепо топчется по платформе от невыносимой боли, и его душу переполняли сочувствие к несчастному созданию, и печаль, и любовь. Это было немыслимо — выстрелить снова. Вообще-то в его намерения с самого начала входило убить только одного; но в любом случае он знал, что способен застрелить этого уцелевшего Пришельца не в большей степени, чем Аиссу.
Все это время платформа двигалась в направлении Стонхенджа, будто ничего не произошло, и вскоре, свернув, исчезла из поля зрения Халида.