Избранные произведения. I том

— Лона, вы должны мне поверить. Я точно знаю, что вы несчастны. И я точно знаю, почему вы несчастны. Все эти дети… Целых сто младенцев, которых у вас взяли и отобрали. А вас потом просто отпихнули в сторону за ненадобностью. Даже думать о вас забыли. Как будто вы — вещь, робот-детопроизводитель.

Похоже, наконец у нее проклюнулся интерес. Но все еще скептический.

Он снова взял в руки маленький кактус, погладил блестящий керамический горшок, поковырял пальцем в дренажном отверстии.

— Мы можем помочь перевести под вашу опеку двоих детей, — повторил он, добившись, чтобы она слушала, затаив дыхание, — но это будет трудно. Даже для Чока. Ему придется потянуть за множество ниточек. Он сделает это, но хочет, чтобы вы тоже сделали кое-что для него.

— Что ему нужно от меня, если он так богат, как вы говорите?

— Он хочет, чтобы вы помогли ближнему своему, который тоже страдает; просто как личное одолжение. И тогда он поможет вам.

Ее лицо снова застыло.

— Прямо здесь, в этой клинике, — доверительно зашептал Николаиди, склонившись к Лоне, — проходит обследование один человек. Может быть, вы даже видели его. Может быть, слышали о нем. Он астронавт. На далекой планете его захватили какие-то чудовища и всего покорежили — разобрали на части, а собрали неправильно.

— Прямо, как со мной, — произнесла Лона. — Только меня даже разбирать не понадобилось.

— Хорошо, хорошо. Так вот, этот астронавт часто гуляет в саду. Такой высокий тип в желтом халате. Издали может показаться, что с ним все в порядке, но стоит взглянуть ему в лицо… Веки у него открываются… вот так, в стороны. А рот… мне даже не показать — но это нечеловеческий рот. Его вид вгоняет в дрожь. Но внутри-то он остался человеком и, кстати, совершенно замечательным человеком; только он очень сердит из-за того, что с ним сделали. Чок хочет помочь ему, и вот каким образом. Надо, чтобы кто-нибудь по-доброму отнесся к бедняге. Например, вы. Лона, не мне вам объяснять, что такое страдание. Познакомьтесь с этим человеком. Будьте к нему добры. Покажите ему, что никакой он не изгой рода человеческого, что кому-то он может даже нравиться. Короче, попробуйте привести его в чувство. И тогда Чок позаботится о том, чтобы вы получили своих детей.

— Имеется в виду, что я должна спать с ним?

— Имеется в виду, что вы должны быть добры к нему. И я не собираюсь разъяснять вам, что это значит. Делайте все, что вам угодно — лишь бы этот астронавт почувствовал, что кому-то нужен. Судить только вам. Просто возьмите собственные эмоции и обратите вспять, наружу. Вы-то должны понимать, что он сейчас испытывает.

— Потому что из него сделали урода, что-то противоестественное. И из меня тоже.

На это у Николаиди не нашлось, что возразить. Он был вынужден ограничиться кивком.

— Этого человека зовут Миннер Беррис, — произнес он после паузы. — Его палата на вашем этаже, прямо напротив. Бог знает почему, но он без ума от кактусов. Почему бы вам не послать ему этот кактус, вместе с коротенькой запиской. Желаю, мол, скорейшего выздоровления, ну и так далее. Как говорится, мелочь, а приятно. Может, мелочь и разрастется во что-нибудь покрупнее. Ну что?

— Какое имя вы называли?

— Николаиди.

— Да не ваше! Его.

— Миннер Беррис. Так вот, насчет записки… Лучше, если она будет от руки. Не возражаете, если я продиктую? Потом можете поправить, что не понравится. — В горле у Николаиди пересохло. — Вот. Вот перо.

Глава 14

СЧАСТЛИВО ДО САМОЙ СМЕРТИ

Поскольку двое самых доверенных его приближенных совершали на дальнем западе сложное балетное па-де-де с Беррисом и Лоной, практически во всем Чоку приходилось полагаться на Леонта д’Амора. Разумеется, д’Амор был не лишен способностей, иначе он не забрался бы так высоко в иерархии. С одной стороны, ему не хватало хладнокровия и уравновешенности Николаиди; до аудадовской гремучей смеси импульсивности и честолюбия ему было тоже далеко. В уме ему, конечно, было не отказать, но во многом даже для Чока он оставался загадкой: человек-зыбучий-песок.

Чок был дома, в своем дворце у озера. Обступив его тесным кругом, на разные голоса позванивали многочисленные термотелеграфные аппараты, но Чок с легкостью управлялся с ними. Чуть сбоку в постоянной готовности маячил д’Амор, а Чок разгребал скопившиеся завалы деловых бумаг. Если верить тому, что говорят, император Цинь Ши Хуань-Ди в день лично разбирался со ста двадцатью фунтами документов, и еще успел построить Великую Стену. Правда, в те дни документы писались на бамбуковых дощечках, а не на легкой, как нерышко, миниленте. Все равно трудно было не восхититься стариком Ши Хуань-Ди, одним из главных кумиров Чока.

— Когда звонил Аудад? — спросил Чок.

— За час до того, как вы проснулись.

— Меня следовало разбудить. Я, кажется, так и сказал. И вам, и Аудаду.

Подвижные губы д’Амора изобразили элегантное антраша. Похоже, он был сильно раздосадован.

— Кризисной ситуации не возникло, и я думал…