Избранные произведения. I том

— Четыре боевых корабля против богатейшей и самой могущественной страны на свете? — Барни явно опешил. — Это же смешно!

— Мы не можем рисковать флотом. Иначе Англия останется беззащитной. Зато кликнули клич среди купцов, пусть их вооруженные суда присоединяются. Если повезет, добычи хватит на всех.

— Я поплыву! — тут же вызвался Барни.

— Ой! — коротко высказалась Хельга, до сих пор почти не раскрывавшая рта. — Так скоро?

Сильви ей сочувствовала, но эта женщина вышла замуж за моряка, а они устроены особым образом.

— Возьму оба корабля, — продолжал Барни, подразумевая «Элис» и «Беллу». — Кто будет командовать?

— Сэр Фрэнсис Дрейк, — ответил Нед.

Альфо взмахнул кулаком.

— Отличный выбор! — Для молодых англичан Дрейк был героем — он совершил кругосветное плавание, вторым в истории рода человеческого после Магеллана. Разумеется, для юных умов столь дерзкое предприятие выглядит привлекательно, подумалось Сильви. — Вы не проиграете, если вас поведет в бой Дрейк!

— Может быть, — сказала Сильви. — Но я стану молить небеса, чтобы Господь не отвернулся от вас.

— Аминь, — заключила Хельга.

2

Никто не обязан любить море, а Барни любил его всем сердцем, обожал ощущение воды под ногами, гул ветра, наполняющего паруса, и солнечные блики среди волн.

В этой его любви было, пожалуй, что-то нездоровое. Всем известно, что море опасно. Хотя английский флот покуда не встретил неприятеля, один корабль, «Моренго», уже затонул во время жуткого шторма в Бискайском заливе. Да и в спокойную погоду нависала угроза нападения со стороны кораблей враждебных стран — или со стороны пиратов, способных до последнего мгновения притворяться друзьями. Мало кто из моряков доживал до старости.

Сын Барни просился в поход. Альфо хотел оказаться в первых рядах защитников своей страны. Он любил Англию, а Кингсбридж — в особенности. Но Барни наотрез ему отказал. Истинным призванием Альфо была коммерция, и этим он отличался от своего отца, который всегда ненавидел учетные книги. Кроме того, одно дело рисковать собственной жизнью и совсем другое — подставлять под вражеские пули голову сына.

Предательские воды Атлантики делались спокойнее по мере того, как флот приближался к теплому Средиземноморью. По прикидкам Барни, сейчас всего десять миль отделяло корабли от Кадиса, города близ Гибралтара, на юго-западной оконечности Испании. Тут выстрелила сигнальная пушка, а на мачте флагмана «Элизабет Бонавентура» подняли сигнал, созывавший капитанов всех кораблей на военный совет с вице-адмиралом сэром Фрэнсисом Дрейком.

Было четыре часа пополудни. В эту среду, 29 апреля 1587 года, дул устойчивый юго-западный ветер, увлекавший двадцать шесть английских кораблей вперед на скорости в добрые пять узлов. Барни с неохотой приказал зарифить паруса, и «Элис» замедлила ход, а потом и вовсе закачалась на волнах, вверх и вниз; от такой качки у сухопутных крыс и начинается морская болезнь.

Лишь шесть кораблей из всего флота были боевыми и принадлежали короне. Прочие двадцать, включая два судна Барни, представляли собой вооруженные торговые суда. Король Фелипе наверняка объявит этот «английский сброд» пиратами — и в чем-то, сказал себе Барни, будет прав. Но Елизавета, в отличие от Фелипе, не располагала бездонными запасами серебра в Новом Свете и не могла не считаться с расходами, посему для нее это был единственный способ снарядить сколько-нибудь дееспособный флот.

Барни распорядился спустить на воду лодку и доставить шкипера на «Элизабет Бонавентура». Насколько он видел, другие капитаны занимались тем же самым. Несколько минут спустя лодка стукнулась о борт флагмана, и Барни вскарабкался на палубу по веревочной лесенке.

«Элизабет» имела в длину сотню футов и была отлично вооружена — сорок семь пушек, в том числе два орудия, стрелявших шестидесятифунтовыми ядрами, — однако на ней не нашлось просторного помещения, которое вместило бы всех капитанов. Поэтому собрались на палубе, где стояло единственное резное кресло, в которое никто не отваживался сесть.

Отдельные корабли, отставшие ранее, еще только нагоняли, и далеко не все капитаны успели подняться на борт флагмана, когда нетерпеливый Дрейк открыл совет.

Этот крепко сложенный сорокалетний моряк выделялся рыжими волосами, зелеными глазами и тем оттенком кожи на лице, о котором вежливо говорят как о «свежем». Голова адмирала казалась слишком маленькой для столь могучего тела.

Барни снял шляпу, и прочие капитаны последовали его примеру. Дрейк славился непомерной гордыней, которой обзавелся, быть может, потому, что поднялся до вершин с самых низов, а именно с захудалой фермы в Девоне. Впрочем, уважение капитанов к адмиралу было вполне искренним. Все они досконально знали мельчайшие подробности его трехлетнего плавания вокруг света.

Дрейк уселся в резное кресло, поглядел на небо и сказал:

— Мы будем в Кадисе до заката.