Избранные произведения. I том [компиляция]

— Приложенный к акту донос, — прервала судья, — суду придется воспринимать как probatio de relato, доказательство со слов третьего лица. Может ли обвинение предоставить другие доказательства?

— Других нет… Хотя… Обвиняемый, как сказано, ведьмак. Это мутант, пребывающий вне людского сообщества, презирающий законы человеческие и ставящий себя над ними. В своей криминогенной и социопатической профессии он общается с преступными элементами, а также с нелюдьми, в том числе и с расами, человечеству традиционно враждебными. Нарушение закона — у ведьмака в самой его нигилистической природе. В случае ведьмака, Высокие Судьи, отсутствие доказательств — наилучшее доказательство… Доказывает коварство и…

— А обвиняемый… — Судью, похоже, совершенно не интересовало, что еще доказывает отсутствие доказательств. — Обвиняемый признает ли свою вину?

— Не признаю. — Геральт не обратил внимания на отчаянные сигналы госпожи адвоката. — Я невиновен, не совершал никакого преступления.

Был у него определенный опыт, приходилось иметь дело с законниками. А еще он поверхностно ознакомился с соответствующей специальной литературой.

— Я обвиняем в результате предубеждения…

— Протестую! — крикнул асессор. — Обвиняемый провозглашает речь!

— Отклоняю.

— …в результате предубеждения относительно моей личности и профессии, то есть, в результате praeiudicium, что наперед предполагает ложь. Кроме того, я обвиняюсь на основании анонимного доноса, вдобавок — единственного. Testimonium unius non valet. Testis unus, testis nullus[147]. Ergo, это не обвинение, но предположение, сиречь praesumptio. А предположение оставляет сомнения.

— In dubio pro reo[148]! — очнулась защитница. — In dubio pro reo, Высокий Суд!

— Суд, — судья грохнула молотком, пробудив выцветшего подьячего, — постановляет установить имущественный залог в размере пятиста новиградских крон.

Геральт вздохнул. Его интересовало, пришли ли оба его сотоварища по камере в себя и извлекли ли из произошедшего хоть какие-то уроки. Или же придется их бить и пинать сызнова.

Глава 4

А что такое город? Наш народ.

В. Шекспир. Кориолан

[149]

На самом краю людного торжища стоял небрежно сколоченный из досок прилавок, обслуживаемый старушкой в соломенной шляпке — божьим одуванчиком, округлым и румяным, словно добрая ворожка из сказки. Над старушкой виднелась надпись: «Счастье и радость — только у меня. Огурец бесплатно». Геральт задержался, выудил из кармана медяки.

— Нацеди, бабка, полкварты счастья, — потребовал хмуро.

Вдохнул поглубже, выпил махом, выдохнул. Вытер слезы, которые сивуха выжала у него из глаз.

Был он свободен. И зол.

О том, что свободен, как ни забавно, узнал он от персоны, ему известной. Внешне. Был это тот самый преждевременно облысевший юнец, которого на его глазах спустили со ступеней австерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, служил трибунальским щелкопером.

— Ты свободен, — объявил ему лысеющий юнец, сплетая и расплетая худые, испятнанные чернилами пальцы. — Залог выплатили.

— Кто выплатил?

Информация оказалась конфиденциальной, лысеющий щелкопер отказался ее предоставить. Отказался также — и тоже наотрез — вернуть реквизированную сумку Геральта. Где содержались, кроме прочего, наличность и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, разъяснил он не без иронии, было воспринято властью cautio pro expensis[150], в качестве взноса в счет судебных издержек и будущего наказания.

Ругаться было бесцельно и бессмысленно. Геральту следовало радоваться, что на выходе ему отдали хотя бы те вещи, которые при задержании находились у него в карманах. Личные безделушки и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их красть.

Он пересчитал оставшиеся медяки. И улыбнулся старушенции.

— И еще полкварты счастья, пожалуйста. За огурчик спасибо.

После бабкиной сивухи мир заметно похорошел. Геральт знал, что это ненадолго, а потому ускорил шаг. Оставалось уладить еще кое-что.

Плотва, его кобылка, счастливо избежала внимания суда и не вошла в список cautio pro expensis. Пребывала там, где он ее оставил, в конюшне, обихоженная и накормленная. Подобное ведьмак не мог оставить без награды, независимо от состояния собственного кармана. Из горсти серебряных монет, что уцелели во вшитом в седле тайничке, несколько сразу досталось конюху. У сердяги от оной щедрости аж дыханье сперло.

Горизонт над морем темнел. Геральту казалось, что он примечает там искорки молний.

Перед входом в кордегардию он предусмотрительно набрал в грудь свежего воздуха. Не помогло. Госпожи стражницы, видно, употребили сегодня больше фасоли, чем обычно. Значительно, значительно больше. Как знать, может, нынче было воскресенье.

Одни — как обычно — ели. Другие играли в кости. Увидав его, поднялись из-за стола. И окружили Геральта.

— Гляньте-ка, ведьмак, — сказала комендант, стоя почти вплотную. — Взял и прилез.