Избранные произведения. II том

«Мисс Томас и мистер Келлер тоже неплохо разбираются в текущей версии программы. Рано или поздно нам, конечно, придется разработать систему подготовки, которая позволит вводить в процесс новых носителей, но сейчас на это время тратить не стоит. — Решая мою судьбу, он, по своему обыкновению, размышлял вслух. Помолчав немного, добавил: — Попробуйте-ка еще разок».

«Слава богу», — прошептал я про себя и откинулся в кресле, снова оказавшись в паутине проводов, которые соединяли приклеенные к моей голове, груди и правой руке датчики с контрольными устройствами, ответственными за биоуправление и физический мониторинг. Пережитое напряжение было нешуточным, и я проделал несколько дыхательных упражнений, чтобы расслабить тело и очистить ум от посторонних мыслей.

«Сразу перейдем к вопросам и ответам, — донеслось по селектору распоряжение доктора Мейсона. — Начнем с автобиографии, вопросы из части А».

Я мог с легкостью представить доктора Мейсона и Джин сидящими у селектора в аппаратной. Страшный беспорядок, царивший там, должно быть, сводил доктора Мейсона с ума, хоть он в этом ни разу не признался. После того как я выложил фото комнаты в «Фейсбуке», мой друг Джейкоб сравнил ее с «кибер-осьминогом», что было своего рода отсылкой одновременно и на Ктулху, и на сериал «Семейка Брейди»^{255}. Под столом царила неразбериха из системных блоков со снятыми боковыми панелями, информационных кабелей, удлинителей и стоечных систем хранения данных. Оказалось, что гораздо дешевле использовать отдельный компьютер для каждой единицы мониторингового оборудования, а еще ведь нужна была аппаратура для резервирования, да и для контроля — всего устройств набралось с дюжину. Весь этот поток информации выводился на шесть экранов, расположенных на рабочей панели, четыре из которых использовались по большей мере для отслеживания состояния мониторингового оборудования, регистрирующего всю совокупность изменений показателей моей мозговой активности; в такт с тем, как мои нейроны реагировали на раздражители, различные участки на экранах меняли цвет от бледно-серого до ярко-синего. Остальные мониторы были оснащены интерфейсом для взаимодействия с «призраком» — непрерывно изменяющейся информационной панелью, которая обеспечивала связь между письмами Лавкрафта и моим сознанием. Звучит серьезно, но вся эта конструкция была не мудренее дешевенького ноутбука в сравнении с одиннадцатью суперкомпьютерами IBM, находящимися двумя этажами ниже, они-то и обеспечивали обработку текстов нашего мистера Лафкрафта.

«Начинаем», — объявил по селектору доктор Мейсон. Я открыл глаза: передо мной экран, в ушах — голос из динамиков. «Расскажите-ка мне об одном из своих самых любимых детских воспоминаний».

Несколько миллисекунд спустя передо мной встал выбор: можно было сказать пару вырванных их контекста слов о матери Лавкрафта, в которых не сквозило ни особой нежности, ни грусти, но был и второй вариант, и он мне показался просто идеальным. Я начал читать вслух: «Когда я был совсем маленьким, мое королевство располагалось прямо рядом с местом, где я родился, в доме 454 по Энджелл-стрит. Когда мне было года четыре-пять, наш кучер построил для меня, и только для меня, просторный летний домик. Все его великолепие принадлежало исключительно мне, и я мог заниматься там всем, что душе угодно!» Конец предложения я произнес с подъемом, передавая не поблекший в памяти детский восторг. Голос был определенно мой, но одновременно будто и чужой и все еще звучал неестественно, однако ритм языка мне поймать удалось.

Впрочем, предаваться сомнениям было некогда: доктор Мейсон уже задавал мне следующий вопрос: «Расскажите еще о чем-нибудь, что приносит вам радость». Я удивился такой просьбе. Для того чтобы работать с концептами, а не просто вычленять факты, требовался настолько глубинный уровень контекстуального анализа, какой с трудом смогло бы «вытянуть» наше программное обеспечение.

На этот раз слова нашлись чуть быстрее. Доктор Мейсон без предупреждения ускорил темп, так что у меня оставалась лишь секунда на выбор из вариантов, предлагаемых Лавкрафтом. Сейчас это показалось парой пустяков.

«Я люблю котят, благослови, Господи, их крохотные усики, и мне плевать, за кем из нас главенство, за ними или нами! Они страсть какие миленькие — это все, что мы знаем и что нам положено знать!»

По правде говоря, у меня сильная аллергия на кошек, однако слова лились из моего рта быстрее, чем я мог ухватить их смысл. Вся эта слащавость мне, честное слово, несколько претила, но малейшее неудобство сглаживалось тем воодушевлением, которое я ощущал, растворяясь в процессе передачи мыслей ушедшего в иной мир человека.

«А как насчет отрицательных эмоций? Что вас расстраивает?»