Избранные произведения. II том

Дождь заливал Сто Латский вокзал, хлестал с крыши, а люди торопились укрыться от него, хоть немного передохнуть от натиска потопа. В маленьком кафе Марджори Пэйнсворт было сухо, и в качестве бонуса пострадавшим от ужасов этой ночи продавались горячие булочки. Это кафе стало светом утешения для юной тролльской леди, неуверенно помешивающей свою чашку расплавленной серы. Она разглядывала приходящих и выходящих и была чрезвычайно удивлена, когда гномский джентльмен, указав на стул возле неё, спросил:

— Прошу прощения, здесь не занято?

Трещинка прежде никогда не имела дела с гномами, но раз уж со всей этой Кумской Долиной разобрались, она сочла вполне уместным поговорить с гномом, особенно, учитывая то, как хорошо и, ну, по-человечески он был одет. Таких называли Анк-Морпоркскими гномами. Так что она улыбнулась и ответила:

— Пожалуйста, присаживайтесь, сэр. Погода слишком ненастна для этого времени года, вы не находите?

Гном поклонился и сел:

— Простите мою навязчивость, но я был счастлив услышать от вас слово «ненастный». Слово само по себе уже картина, не правда ли? Такая серая, но все же… О, ну где же мои манеры?! Позвольте представиться: Торчок Доксон к вашим услугам, мадам, и, если позволите, вы просто прекрасно говорите по-гномски.

Трещинка огляделась. Люди продолжали приходить из-под дождя и уходить под дождь по мере того, как приходили и уходили поезда. Сто Лат, помимо всего прочего, был пересадочным узлом железной дороги, и через него проходил почти весь пассажиропоток. Краем уха она услышала, как диспетчер объявляет её поезд, но решила ответить:

— Ваше понимание тролльского также весьма примечательно, если можно так сказать. Могу ли я поинтересоваться, где вы начали свое путешествие?

Гном снова улыбнулся:

— Я библиотекарь в Клатче, но только что похоронил отца в Медной голове.

Трещинка подавила смех:

— Простите, сэр, прискорбно слышать о вашей потере, но это потрясающе! Я тоже библиотекарь — на службе у Алмазного короля Троллей!

— О! Алмазная библиотека! Увы, недоступная нам даже по знаменитому Соглашению. Я бы отдал что угодно за одну возможность на неё взглянуть.

Двое библиотекарей заказали ещё выпить и под звуки паровозных гудков разговаривали о книгах, пока поезда приходили и уходили. Трещинка рассказала Торчку, что её муж не любил книг и считал невнятное мычание достаточным для троллей — как в старые добрые времена, а гном рассказал ей о своей жене, которая даже после Соглашения Кумской Долины считала троллей разновидностью животных. И они говорили, говорили, говорили о значении слов и о любви к словам. Марджори распознала симптомы, так что держала кофе горячим, а серу плавящейся, и разогрела припасенный каменный пирог.

Конечно, это все не её дело, думала она, — её не касалось, как люди управляют своими жизнями, и уж точно она не подслушивала, ну, разве только самую малость, и она совершенно не виновата, что просто случайно услышала, как гном сказал, что ему предложили должность библиотекаря в Бразинекском университете и уже сказали, что он может взять с собой ассистента. И Марджори совершенно не удивилась, когда через мгновение увидела только две пустых чашки и пустой стол: такие вещи неизбежно случаются на железной дороге. Она расширяет горизонты — и снаружи, и изнутри. Люди отправляются на поиски себя и находят кого-то совершенно другого.

Как для революции, Шмальцбергский переворот протекал крайне медленно, просачиваясь в тоннели и шахты подобно патоке, — по крайней мере, он был таким же липким. Знаток переворотов сразу же распознал бы эту форму. Двое собрались, чтобы убедить третьего, потому что так надо и потому, что так делают все остальные. Ведь нет смысла оставаться на проигрывающей стороне, правда? Всегда находились сомневающиеся, но сила течения усиливалась. Во многих отношениях подземелья Шмальцберга были похожи на улей, и рой решил, что ему нужна новая королева.

Ардент и другие изгнанные глубинники, разумеется, были в эпицентре всего происходящего, и после своего триумфального возвращения[401] обосновались так, как будто никуда и не уходили.

«Никто не должен пострадать», — говорили они, и этого было достаточно, чтобы люди начали шептаться, «прежде всего, это в его собственных интересах», ну и ещё ряд бесплатных бонусов, вроде «настало время впустить свежую струю» или чего-нибудь вроде «мы должны беречь наши священные письмена», и, если вы восприимчивы к атмосфере, вы бы заметили, как гномы — чрезвычайно здравомыслящие гномы, гномы, которые считают себя гномами с хорошей репутацией честных дельцов — тем не менее, потихоньку предавали свои клятвы верности, которые прежде приняли с такой торжественностью, потому что улей гудел, и никто не хотел оказаться тем, кого прихлопнут.

Основными лозунгами было: «Восстановление порядка» и «Возвращение к основам истинной гномскости».