Казалось бы, самое страшное позади, она в своей комнате, кругом спокойно. Однако дрогнет ли окно при порыве ветра, послышится ли шорох — ей уже чудится, что кто-то открывает дверь и сейчас на нее обрушатся брань и угрозы: такая ты, мол, и сякая, помогла бежать Каннани. А Каннани, борясь со страшным ветром, спешит теперь куда-то. «Каннани! Каннани!» — мысленно звала ее Сонби. Она боялась, что они больше не увидятся. Но еще больше ее тревожило другое — как она будет действовать одна, без Каннани?!
На следующее утро в общежитии поднялся переполох.
Надсмотрщик вызвал соседок Каннани по комнате, допрашивал, бранился, угрожал даже избиением. Он ходил из угла в угол и все бормотал, бормотал что-то.
Сонби целый день дрожала в ожидании вызова к надсмотрщику. Работа валилась из рук, нити то и дело обрывались. Всех работниц, друживших раньше с Каннани, даже соседок по комнате, вызывали, а Сонби почему-то все еще не трогали. Это тревожило ее еще больше. Все общежитие знало, что она дружила с Каннани; безусловно, это хорошо было известно и надсмотрщику, он должен был бы прежде всего вызвать Сонби, однако вот уже день на исходе, а о ней как будто забыли. Это удивляло и пугало Сонби.
— А молодец, хорошо сделала! Ничего тут доброго не дождешься!
— Хорошо-то, слов нет, хорошо, но как она решилась на то, чего бы сам черт побоялся, — непостижимо!
— Кто знает, может быть, возлюбленный был? Он и устроил это дело...
— Хоть развозлюбленный, но куда ты пойдешь, как перепрыгнешь через эту высокую стену?.. — перешептывались работницы за обедом в столовой.
Исчезновение Каннани всех поразило: для них это было необычайным, неожиданным, как гром среди ясного неба.
— Сонби, а ты ведь, поди, все знаешь? Уж, наверное, она повидалась с тобой перед тем, как уйти? Не правда ли? — с усмешкой спросила сидевшая напротив Сонби девушка, большая насмешница.
Сонби опустила голову, стараясь скрыть проступившую на щеках краску, и сделала вид, что выбирает камешки из каши. Ей казалось, что та спрашивает неспроста, что она уже все знает. Наконец она подняла голову и улыбнулась:
— Каннани, уходя, меня с собой звала. А мне уж больно нравится работать на этой фабрике — отказалась идти с ней.
Все захохотали.
— Сказать правду, если бы можно было, я бы тоже ушла, не задумалась. До каких пор выносить все это?
— А знаете, я слышала, что Каннани и Сонби постоянно не ладили. Сказать, почему?
Работница с тонкими веками лукаво посмотрела на Сонби и едва внятно пошевелила губами. Сонби догадывалась, на что та намекала, и раньше она, пожалуй, сгорела бы со стыда, но сегодня была просто счастлива, что работницы это так истолковывают.
— Ну, сказать или нет? — улыбаясь, продолжала она поддразнивать.
— Знаешь что, если хочешь что-нибудь сказать, так не тяни, говори быстрее! И что за привычка такая — манит, тянет... Да и что ты можешь сказать? Наверно, самое большое, что надсмотрщик обожает Сонби. Так для этого не стоило столько приготовляться, это известно всему общежитию... — проговорила длинноликая девица и с невозмутимым видом занялась кашей.
«Известно всему общежитию». Это заявление покоробило Сонби. Слишком остро воспринимала она все, что говорилось здесь, но нужно было казаться спокойной, и она через силу улыбалась.
— Сонби, — позвал из канцелярии надсмотрщик, когда она вернулась из столовой.
У Сонби сердце так и упало. И все слова, которые она подготовила ночью на случай, если спросит надсмотрщик, выскочили у нее из головы. Она растерянно остановилась среди комнаты.
— Если ты не виновата, ничего страшного. Зачем так волноваться? — успокаивала ее подруга.
А у Сонби мелко дрожали ноги.
— В комнате нет Сонби?
Лишь услыхав вторичный зов, она двинулась с места. Выйдя за дверь, потрогала свое пылающее лицо. Хотела немного успокоить сердце, но оно то замирало, то начинало отчаянно биться, словно готово было вырваться из груди. Она никак не могла с собой справиться. Каждый шаг стоил ей громадных усилий. И чем ближе к канцелярии, тем медленнее она ступала. «Э, да разве можно быть такой? — прикрикнула она на себя. — Я должна быть смелой! Должна умело и уверенно им лгать!» Сонби решительно переступила порог канцелярии и остановилась. Надсмотрщик, попыхивая сигарой, посмотрел на нее и улыбнулся. Собрав все свое мужество, Сонби придала себе спокойный вид и стояла, скромно опустив глаза.
Надсмотрщик кашлянул и заговорил:
— Ты не больна?
Вопрос был столь неожиданным, что Сонби усомнилась, не ослышалась ли она. Слегка приподняв голову, глянула исподлобья на говорившего: это был надсмотрщик, но не Тигр с противно дергающимся глазом, а другой, по прозвищу Юла. У Сонби отлегло от сердца. Этот был так мал ростом, что, хотя он и суетился и совал всюду свой нос, работницы относились к нему дружелюбнее, чем к другим надсмотрщикам.
— Почему ты так осунулась? Надо беречь себя!