Ханда решительно двинулась к машине. Нямжав продолжала плакать. Лучше тюрьма, думала она, чем уступить домогательствам этого негодяя.
Выплакавшись, Нямжав почувствовала, что не может работать. Бросила мешок и вышла во двор. В небе висела чистая луна, лицо ласкал легкий ветерок; казалось, он хотел сдуть с Нямжав все неприятности. Она немного успокоилась и решила было вернуться в цех, как вдруг раздался голос Ханды.
— Нямжав! Где ты? — Ханда подошла к Нямжав. — Иди, дочка, и спокойно работай. Этот паршивый Мешалка больше не будет тебя шантажировать. Брак, что он тебе показал, совсем и не твой. Это отходы, оставшиеся два дня назад после третьей смены. Он говорит: попугать, мол, хотелось. Я его как следует отчитала. Правда, кое о чем он успел уже насплетничать Очиру. Настоящий провокатор! Но с мастером я тоже говорила — все в порядке, иди в цех и не волнуйся!
Нямжав проснулась среди ночи: кто-то громко барабанил в дверь. Дрожа от страха, Нямжав накинула дэл, включила свет и пошла открывать. Сердце гулко колотилось в груди. Стук, правда, не повторился — снаружи увидели свет, наверное.
— Кто там? — спросила Нямжав.
— Это я, Норжма.
Не успела Нямжав отворить дверь, как подруга с плачем повисла у нее на шее. Нямжав даже растерялась от неожиданности: что-то произошло — это она поняла сразу, а вот как успокоить, утешить подругу — не знала. Норжма, немного успокоившись, отпустила Нямжав и села на край кровати.
Нямжав смотрела на нее с состраданием.
— Дай мне попить чего-нибудь холодного! — попросила Норжма.
Нямжав налила ей чашку холодного чая из чайника. Норжма сделала несколько больших глотков, облизнула губы.
— Я вижу, ты в полном одиночестве, — сказала она и слегка улыбнулась.
Нямжав почувствовала облегчение: раз улыбается, значит, все не так ужасно. Норжма тяжело вздохнула, допила чай.
— Могу доложить: с этим негодяем все кончено — не сошлись характерами. Приходил поздно, пьяный, да еще лез с кулаками...
— И ты терпела? Почему не ушла раньше?
— С самого начала промашка вышла. Больно красивые слова он говорил — я и клюнула на них, а прошло несколько месяцев, и он стал другим... Эх, если бы я знала, что так будет, разве я согласилась бы?
— Конечно. А мне он сразу не понравился. Но я не решилась тебе сказать тогда — боялась, подумаешь что-нибудь плохое.
— Эх, Нямжав, любовь слепа, к сожалению. И этого подлеца я искренне любила! Правда, и он поначалу ко мне относился вроде бы хорошо. Но, оказалось, это все ложь, обман. Вообще, все мужчины по натуре лицемеры, все они ловкачи — умеют нас, женщин, обманывать. А я? Что я? Я никогда не умела разбираться в людях. Думала о нем только хорошее. А он умело пользовался моей добротой, стал еще и погуливать. Завел себе на стороне какую-то подружку. Я делала вид, что не догадываюсь, не знаю. В конце концов он стал пропадать у нее целыми сутками, а со мною без конца скандалил. Я все терпела. Думала, авось образуется... Увы, не получилось... Дальше терпеть унижения я не намерена. Вот и ушла.
Они помолчали. Норжма осмотрела юрту.
— А ты, гляжу я, неплохо живешь. Может, обзавелась кем-нибудь?
— А по-твоему, одной нельзя жить хорошо, так, что ли? Ты-то уж должна знать, что значит обзаводиться, — сказала Нямжав и тут же раскаялась.
Эти слова задели Норжму за живое, она даже поморщилась.
— Ты права. Обещаниям и уговорам мужчин верить нельзя, это точно.
— А кем работает этот твой бывший друг?
— Мошенником!
Нямжав от удивления даже рот раскрыла. А Норжма как ни в чем не бывало улыбнулась и продолжала:
— Самый настоящий мошенник! По положению он — заместитель заведующего АХО в одном учреждении, попросту — заместитель завхоза. Верит он только в одно — в деньги. С деньгами, говорит, все можно сделать. И распутник, и хвастун к тому же. Бахвалился передо мной, что, мол, таких девушек, как я, он может найти сколько угодно, стоит только им подкинуть что-нибудь, ну, мяса там или из вещей чего-нибудь. И правда, у него были девицы, падкие на деньги и барахло. Делишки он ловко обстряпывать умеет — настоящий аферист! Думаю, на службе долго он не продержится.
— Ну, и что теперь?
— Что бы ни было, я к нему не вернусь. Пусть хоть кровью истечет. В его доме мне места нет. Буду жить снова с тобой.
Нямжав было жаль Норжму, однако утешать ее она не стала.
Праздничный салют отгремел. Нямжав осталась стоять у открытого окна, подставив лицо свежему ветерку и с интересом наблюдая за течением шумного людского потока по улице. Где-то поблизости заиграл оркестр, послышалось пение. «Молодежь, наверное, веселится в парке, — подумала Нямжав. — И дочка, видно, сейчас там, среди сверстников, возможно, и с кавалером».
И тут опять нахлынули воспоминания и унесли ее на много лет назад — теперь к тому времени, когда она впервые узнала, что такое любовь, и когда она была безмерно счастлива. В глазах ясно встал образ любимого человека, которого она одно время считала пропавшим без вести...