Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Он еще крепче прижал девушку к себе, поцеловал ее.

— Мне пора, — сказал он нежно.

Нямжав даже не пошевельнулась, только глаза закрыла.

— Ты... ты... — только и смогла вымолвить она.

Дондов еще раз поцеловал ее.

— Все, мне надо бежать! Днем и ночью буду думать о тебе, любимая! Я буду писать, не волнуйся. Все будет хорошо...

Дондов осторожно отстранил Нямжав от себя.

Слезы застлали ей глаза. Но она взяла себя в руки: не годится слезами провожать в далекий путь, а может и на войну, любимого.

— Счастливого тебе пути, — дрожащим голосом сказала она, прижимая руки к груди. — Знай, мое сердце бьется только для тебя, — добавила Нямжав шепотом.

Дондов быстро пошел по направлению к городу. Нямжав не трогалась с места. Она смотрела, как темнота постепенно поглощает его.

«А вдруг мы больше никогда не увидимся?» — пронзила ее страшная мысль. Нямжав разрыдалась и бросилась вслед за Дондовом. Он вновь заключил ее в объятия.

— Не надо, не плачь! Ты ведь теперь почти солдатка, а солдатки — мужественный народ!

Нямжав, обхватив его шею руками, осыпала его лицо поцелуями. Дондов был растроган и не знал, что сказать. Он только смахивал слезы с ее лица.

Наконец Нямжав успокоилась.

— Прости меня, я не смогла себя сдержать.

— Что ты! На всю жизнь ты для меня единственная радость и счастье. Пока я жив, я всегда буду верен тебе.

— Иди, любимый. Я буду тебя ждать, — сказала Нямжав. — А когда ты вернешься, мы отпразднуем это.

Дондов повернулся и решительно зашагал к городу. Несколько раз он останавливался, прислушивался, не плачет ли Нямжав. Нет, она не плакала. Она недвижно стояла, вытянув вверх правую руку. Так делают всегда, когда желают дорогим людям счастливого пути.

* * *

Утро 10 августа было пасмурным, хмурым. Над горой Богдо-Ула висел густой туман, временами начинал накрапывать дождь.

— Товарищи! Началась война! — обратился мастер Очир к рабочим и работницам. Они тотчас обступили его тесным кольцом. Очир перевел дыхание.

— Наше правительство объявило войну империалистической Японии. Сегодня наша доблестная армия выступила в поход против японских милитаристов...

При этих словах у Нямжав так сжалось сердце, что она пошатнулась и, чтобы не упасть, прислонилась к стоявшей рядом работнице.

— Что с тобой? — удивилась та. — Тебе, видно, очень плохо? На тебе нет лица.

Осторожно поддерживая Нямжав за талию, она вывела ее из толпы.

— ...В эти дни, когда наша родина вступила в бой с милитаристской Японией, мы, рабочие, должны не только выполнять, но и перевыполнять план. Это и будет нашим вкладом в победу над врагом! — продолжал Очир.

— Тебе надо на воздух, — сказала девушка, сопровождавшая Нямжав.

— Нет, — покачала головой Нямжав и вернулась в цех вслед за спешившими туда рабочими.

А в ушах Нямжав продолжало звенеть лишь одно слово: «Война». С тяжелым чувством приступила она к работе. «Дондов, наверно, уже в бою», — думала она без конца, и руки ей не повиновались. С трудом дотянула она до конца смены, а когда раздался пятичасовой гудок, сразу же вышла на улицу. Шел дождь, и Нямжав с грустью подумала, что сама природа оплакивает начало войны. Ей стало невыносимо тяжко, и она пошла не домой, а к реке, на то место, где они провели с Дондовом такую прекрасную ночь. Дождь усилился, начался настоящий ливень. Дождевые капли буравили воду в реке, взрывались брызгами, река пенилась и кипела. Но она быстро нашла бугорок, на котором они тогда сидели, — другого такого поблизости не было, и она не могла ошибиться. И здесь она дала волю слезам. «Любимый мой, ты вернешься, вернешься целым и невредимым. И, собственно, почему обязательно должно случиться плохое?» — убеждала она себя, но напрасно. Вспомнились страшные картины войны, которые она видела в кино: грохот орудий, взрывы, черный дым, стелющийся по земле, и в нем солдаты, бегущие с винтовками наперевес... Но вот упал один, другой. Война...

От ужаса Нямжав закрыла глаза. И тут в темноте она вдруг увидела Дондова... Белое как полотно лицо в крови... Нямжав вскрикнула, открыла глаза и опрометью побежала от реки.

Когда она вбежала в юрту, Норжма кипятила чай.

— Ты откуда такая явилась? — спросила она. — Видно, с работы ушла до срока...

Но тут она увидела вспухшие от слез горестные глаза Нямжав и осеклась. Нямжав повалилась на кровать. Слезы душили ее.

— Что с тобой, милая? Что случилось?

Норжма присела рядом, гладя ее мокрые волосы.

— Война... война, — прошептала Нямжав.

— Ну и что же? Все знали, что она вот-вот начнется. Или ты оплакиваешь своего возлюбленного, как будто он уже погиб? Эх, глупая, ведешь себя, как маленькая. Вот увидишь, твой парень вернется с победой целым и невредимым и вся грудь в орденах.

Норжма даже улыбнулась при этом, и Нямжав стало легче, она перестала плакать. «А почему бы и нет? — подумала она. — Ведь это вполне возможно».