Оцепеневший от ужаса Фрике наблюдал кратковременную, но жуткую агонию пакетбота. Взобравшись на рею грот-марселя, он не пропустил ни малейшей подробности всей этой ужасной драмы. Он, так сказать, всем телом ощутил, как «Вашингтон» протаранил водонепроницаемые переборки «Виль-де-Сен-Назэра». На отчаянный крик ужаса, изданный пассажирами, из глубины разбойничьего судна отозвался могучий, жалобный, протяжный крик, точно стон грешников в аду…
Это был вопль негров, которые, сбитые с ног страшным толчком, скатились в одну общую груду, падая и давя друг друга. Как ни хорошо был «упакован» в трюме и между доков этот человеческий груз, все же он был менее устойчив, чем тюки хлопка или вязанки сахарного тростника. Но что было до этого бандитам?! Лишь бы не было слишком много поломанных костей! Те же несколько несчастных, которые особенно сильно пострадали, будут выкинуты за борт, и это только очистит место остальным! Убедившись, что его новые случайные спутники — большие негодяи, Фрике все-таки никак не предполагал такой бесчеловечности и жестокости с их стороны.
Его первой мыслью было, конечно, кинуться в море и добраться вплавь до одной из шлюпок с военного судна, но капитан Флаксхан, следивший за всем с чисто дьявольской предусмотрительностью, предупредил нашего гамена, что всякая попытка к бегству с его стороны будет смертельным приговором для его маленького негритенка.
Поэтому с самого момента появления на горизонте «Виль-де-Сен-Назэра» бедного Мажесте заковали в цепи и держали под стражей, причем караулу было отдано приказание застрелить несчастного на месте при малейшем нарушении предписаний командира.
Фрике слишком был привязан к своему маленькому черному братцу, чтобы навлечь на него какую-нибудь беду, и потому держался покорно. Но, когда при свете электрического рефлектора он узнал «Молнию», свое судно, когда на ее палубе он увидел гордый силуэт Андре и знакомую тощую фигуру доктора, своего приемного отца, то невольное рыдание сдавило ему грудь и слезы хлынули градом из глаз. Ему казалось, что он теряет их навек. Он готов был броситься прямо с мачты в море, но мысль о Мажесте приковала его к рее, которую он теперь судорожно обхватил руками. Однако крик, призывный крик против его воли вырвался у него из груди, неудержимый и отчаянный, как последнее «прости». Если ему не суждено было увидеть когда-нибудь своих друзей, по крайней мере, он хотел дать им знать, что он здесь.
Его крик «Сантьяго!» прозвучал в ночи точно трубный глас; друзья услышали его с палубы «Молнии» и содрогнулись… Итак, Фрике, их дорогой мальчик, был во власти бандитов!
Он слышал, что невольничье судно идет в Сантьяго. Он не знал, где это. Но не все ли равно? Где-нибудь да был же на свете Сантьяго, где есть невольничий рынок. Доктор и Андре, конечно, поймут; они догадаются, услышат и узнают его голос и впоследствии станут разыскивать его. Эти два неустрашимых, энергичных человека обыщут все земли и моря, но не покинут, не бросят своего друга; он был уверен в этом.
Не успел еще последний звук вылететь из горла Фрике, как чья-то рука сдавила железной хваткой горло мальчугана. Он забыл, что был не один, что возле него находился приставленный к нему стражем матрос.
— Ишь, змеиное жало! — прохрипел тот на плохом французском языке. — Рука моя вырвет твой проклятый язык!
— Молчи, собачий сын! Мой нож проткнет твой бок! — Но глаза Фрике уже затуманились; в висках застучало; грудь сдавило, ему тяжело было дышать.