Избранные произведения. Том I

Сульдрун оттащила молодого человека повыше, на сухой песок. Когда она взялась за его правое плечо, незнакомец издал жалобный тихий стон. Сульдрун сбегала в часовню, принесла на пляж угли в миске и сухое дерево, разожгла костер. Она вытерла лицо юноши сухим платком. «Не умирай!» — повторяла она снова и снова.

Кожа спасенного понемногу становилась теплее. Солнце выглянуло из-за утесов и ярко озарило галечный пляж. Эйлас снова открыл глаза. «Наверное, я умер, — подумал он, — и теперь просыпаюсь в райских кущах, где надо мной склонил золотые локоны прекраснейший из ангелов…»

«Как ты себя чувствуешь?» — спросила Сульдрун.

«Что-то с плечом», — пробормотал Эйлас и пошевелил рукой. Пронзительная боль убедительно продемонстрировала, что он был все еще жив: «Где мы?»

«В старом саду, за окраиной Лионесса. Меня зовут Сульдрун, — она прикоснулась к его плечу. — Думаешь, оно сломано?»

«Не знаю».

«Ты можешь встать? Я не могу отнести тебя наверх, ты слишком тяжелый».

Эйлас попытался подняться и упал. Он сделал еще одну попытку, покачнулся, но с помощью Сульдрун, обхватившей его рукой, удержался на ногах.

«Теперь пойдем — я попробую тебя держать».

Шаг за шагом они поднялись по саду. Около римских руин им пришлось остановиться, чтобы передохнуть. Эйлас произнес слабым голосом: «Должен признаться, я из Тройсинета. Я упал за борт. Если меня схватят, то посадят в темницу — в лучшем случае».

Сульдрун рассмеялась: «Ты уже в тюрьме. В моей тюрьме. Мне запрещено отсюда выходить. Не беспокойся, я не дам тебя в обиду».

Она снова помогла ему подняться; в конце концов им удалось дойти до часовни.

Настолько, насколько позволяли ее скудные средства и навыки, Сульдрун изготовила для Эйласа нечто вроде перевязи из платков и прутьев ивы, после чего заставила его лечь на свою постель. Эйлас не возражал против такого ухода и наблюдал за принцессой с недоумением: за какие преступления эту красавицу заперли в саду за каменной стеной? Сульдрун накормила его — сначала медом с вином, потом горячей кашей. Эйлас согрелся, ему стало хорошо и удобно; он глубоко заснул.

К вечеру у Эйласа начался лихорадочный жар; Сульдрун намочила платок ручьевой водой, положила его на лоб юноши и время от времени меняла — других средств у нее не было. К полуночи жар кончился, и Эйлас снова тихо заснул. Сульдрун кое-как устроилась на полу возле очага.

Утром Эйлас проснулся, наполовину убежденный в том, что происходящее нереально, что он продолжает жить во сне. Мало-помалу он позволил себе вспомнить «Смаадру». Кто сбросил его в море? Трюэн, подчинившись внезапному порыву безумия? Кто, кроме Трюэна, мог это сделать? А если это сделал Трюэн, могла ли существовать для этого какая-то причина? С тех пор, как Трюэн побеседовал с капитаном тройского судна в Иссе, принц вел себя странно. Что он узнал от этого капитана? Что заставило Трюэна потерять самообладание?

На третий день Эйлас решил, что переломов у него нет, и Сульдрун сняла с него повязку. Когда дневное светило высоко поднялось в небо, они спустились вдвоем в сад и сели среди упавших колонн древней римской виллы. На протяжении всего солнечного дня Эйлас и Сульдрун рассказывали друг другу истории своей жизни. «Мы встретились не впервые, — заметил Эйлас. — Помнишь гостей из Тройси-нета, приезжавших к вам лет десять тому назад? Я тебя помню».

Сульдрун задумалась: «В Хайд ион часто приезжали послы и делегации… Кажется, я где-то, когда-то тебя уже видела. Но это было давно — не могу сказать точно».

Эйлас взял ее за руку — впервые он прикоснулся к ней, чтобы выразить свои чувства: «Как только я соберусь с силами, мы сбежим. Достаточно взобраться на утесы и спуститься в соседнюю долину — никто не заметит».

«Но если нас поймают… — поежившись, боязливым полушепотом отозвалась Сульдрун. — Король не знает сострадания».

Слегка обескураженный, Эйлас, тем не менее, возразил: «Не поймают! Особенно если мы хорошо все продумаем и будем осторожны». Он выпрямился и продолжил гораздо энергичнее: «Вырвавшись на волю, мы уйдем как можно дальше от города! Будем идти по ночам и прятаться днем; затеряемся в какой-нибудь компании бродяг, и никто нас не узнает!»

Сульдрун начинала проникаться энтузиазмом Эйласа — перспектива освобождения опьяняла ее: «Ты думаешь, мы сумеем сбежать?»

«Конечно! Как иначе?»

Сульдрун задумчиво смотрела на свой сад, на море: «Не знаю… Никогда не ожидала, что буду счастлива. А сейчас я счастлива — хотя страшно боюсь». Она нервно рассмеялась: «У меня странное настроение».

«Не бойся!» — воскликнул Эйлас. Ее близость победила смущение, он обнял ее за талию. Сульдрун вскочила на ноги: «Мне кажется, за нами следят тысячи глаз!»

«Насекомые, птицы, пара ящериц, — Эйлас рассмотрел окружающие утесы. — Больше никого не вижу».

Сульдрун огляделась: «Я тоже. И все-таки…» Она снова присела — на безопасном расстоянии чуть больше протянутой руки — и, приподняв брови, покосилась на подопечного: «Судя по всему, ты выздоравливаешь».