Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

— Да, и она позвонила. Ей хотелось поговорить с ка питаном, но она боялась одна и надумала, чтобы я была при этом. «Поди зажги свет и собери все пуговицы, ко торые я разроняла». А потом она позвала капитана. Я зажгла свет и начала собирать пуговицы, а пуговиц было множество, и самых разных. Пришел капитан. Фру сразу ему говорит: «Я хотела тебе сказать, что с твоей стороны было очень мило послать за мной Рагнхильд. Бог благословит тебя за это». — «Да, — говорит он, а сам улыбается, — уж очень ты была взволнована, мой друг». — «Правда, я была взволнована, но это пройдет. Беда в том, что у меня нет дочери, которую я могу вырастить по-настоящему хорошим человеком. Моя-то песенка уже спета». Капитан опустился на стул. «Ну да», — сказал он. — «Ты говоришь: ну да? В книгах так и сказано, вот они, эти проклятые книги, возьми их, Рагнхильд, и со жги. Хотя нет, я сама изорву их на мелкие кусочки и сама сожгу». И принялась рвать книги и швырять страницы в огонь. «Ловиса, — сказал капитан, — не надо так волноваться». — «Монастырь — вот что там было на писано. Но в монастырь меня не пустят. Значит, моя пе сенка спета. Ты думаешь, что я смеюсь, когда смеюсь, а мне вовсе не до смеха…» — «А как твои зубы, про шли?» — спросил капитан. «Ты ведь и сам знаешь, что зубы тут ни при чем». — «Нет, не знаю». — «В самом де ле не знаешь?» — «Не знаю». — «Боже правый, да не ужели ты до сих пор не понял, что со мной? — Капитан взглянул на нее и не ответил. — Да ведь я… ты сказал, что у меня еще может быть дочь, разве ты забыл?..» Тут я тоже взглянула на капитана.

Рагнхильд улыбнулась, покачала головой и продол жала:

— Бог мне простит, что я не могу удержаться от смеха, но у капитана сделалось такое лицо, попросту дурацкое. «А ты ни о чем и не догадывался?» — спро сила фру. Капитан поглядел на меня и говорит: «Чего ты столько возишься, прямо как неживая?» — «Я велела ей собрать с пола пуговицы», — отвечает фру. «А я уже все собрала», — говорю я. — «Уже? — спрашивает фру и встает. — Посмотрим, посмотрим». Тут она берет шкатул ку и снова ее роняет. Пуговицы как покатятся — под кро вать, под стол, под печь. «Нет, вы только подумайте! — восклицает фру и продолжает о своем: — Значит, ты и не догадывался, что я… что у меня?..» — «Нельзя ли оста вить пуговицы на полу хотя бы до утра?» — спросил ка питан. «Пожалуй, можно, — соглашается фру. — Боюсь только, как бы мне не наступить на какую-нибудь. Я ста ла неповоротлива… сама их собрать не смогу… но все равно, пусть лежат. — И она начала гладить его ру ку. — Ах ты, мой дорогой». Он отдернул руку. «Да, я понимаю, ты сердит на меня. Только зачем ты тогда просил меня приехать?» — «Ловиса, дорогая, мы не од ни». — «Ты все-таки должен знать, зачем ты просил меня приехать». — «Я надеялся, что все еще может быть хо рошо, наверное, затем». — «И по-твоему, не вышло?» — «Нет». — «Все-таки о чем ты думал, когда звал меня? Обо мне? О том, что тебе хочется снова меня увидеть? Никак не могу понять, о чем ты все-таки думал». — «Рагнхильд уже все собрала, как я вижу, — сказал ка питан. — Покойной ночи, Рагнхильд».

— И ты ушла?