Читаем Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца полностью

Кикин. Какую мне на царевича надежду полагать? А что ему на меня по немилости своей говорить, тому есть явные причины. Первое, что я от него за долгое время отстал. Второе, за доношение мое на него Петру Андреевичу. Ежели б он был надобен, я б на него не доносил. Что поздно повинную свою написал, только в том виноват.

Вводят слуг, Ивана Большого Афанасьева, Ивана Малого Афанасьева и Якова Носова. Все со следами пыток, в рваных лохмотьях, в ручных и ножных кандалах.

Толстой. Иван Большой Афанасьев, что сказывал тебе царевич про свой отъезд?

Иван Большой. Велел мне убрать, что с ним надобно в путь против прежнего, да стал плакать: как мне оставить Афросинью и где ей быть? Не скажешь ли кому, что буду говорить? Я-де не к батюшке поеду, а к кесарю или в Рим. Только-де у меня про это ты знаешь да Кикин. Для меня он в Вену проведовать поехал.

Толстой. Кикин, верно ли Иван Афанасьев говорит?

Кикин. Врет лакей. Я еще до отъезда государева в Амстердам доносил государыне-императрице, и если б в то время по тому моему доношению поведено было освидетельствовать, тогда ж намеренье царевича стало б явно.

Петр(в гневе). Ты государыню в свое темное воровство не впутывай твоими мазепиными речами.

Алексей. Письмо обманное писано мной по совету Кикина. А нарошно писано из Корольца, чтоб не признали, что по совету Кикина. Он же мне советовал писать о побеге моем князю Михайле Долгорукому, а отдать ему, Кикину. Буде на него суснет, то объявит письмо и скажет, что письмо перенял.

Петр. Ну-ка, Феофилакт, сполосни-ка вора Алексашку Кикина в трех огнях, аки в трех водах.

Шапский. Любо, любо! (Два палача хватают Кикина, а Шапский горящим веником опаливает ему спину. Кикин кричит и падает.) В другой раз в изумление пришел, государь.

Петр. Волоките его, пока болезнь минет, что паки и паки пытать. (К Толстому.) На всех ямах учредить караулы. Никого не пропускать без подорожной за моей подписью либо подписью Сената. Вижу я, заговор широко пошел и знатных немало вовлечено. Что Долгорукий?

Толстой. Думаю, сослать его надобно. С австрийским резидентом Плеером виделся тайно и клеветнические доношения помогал составлять.

Петр. Сказать смерть, а потом учинить наказание — в ссылку. Сослать в Соликамск. (К застеночному подьячему, ведущему запись.) В провожатые Михайле Долгорукому дать четыре солдата. И жить ему тамо, как и прочие ссыльные. От Петербурга до Соликамска дать под него шесть подвод. На корм в дорожный проезд выдать ему из взятых у него золотых червонных пятьдесят золотых, а чем ему будучи в Соликамске питаться, учинить определение в Сенате. (К Толстому.) Как Галицыны?

Толстой. Супруга князя Галицына, родная дочь старого князя Прозоровского, привезена вчера была в Преображенское, как вы, государь, велели. На пыточном дворе, в кругу сотни солдат положена на землю с обнаженной спиной и очень больно высечена батогами.

Петр. Знатные фамилии думали, что я до них не достану. Хвост кнута длиннее хвоста бесовского.

Подводят Ивана Малого.

Толстой. Иван Малый Афанасьев, получал ли ты письма с дороги от царевича?

Иван Малый. Получал из Нитавы да Мемеля. Писано азбуки. Цифирные письма.

Толстой. Кому отдавал?

Иван Малый. Кикину да Спасскому протопопу Якову Игнатову. Мне письмо было, звал меня царевич к себе.

Алексей. Тебя, Иван Малый, видать, мало кнутом хлестали, что лжешь.

Иван Малый. Нет, звали, ваше величество. Чтоб ехал я за ним не медля и настигал бы в Гданьске. А буде до Гданьска не настежешь, оставлю-де у почтмейстера письмо, на которое городы, куды тебе за мной следовать в Прусы. Велел за банковские деньги, за восемь тысяч рублев, взять из сибирского приказа товарами, мехами и икрой, чтоб продать в немецкой земле.

Толстой. А кто тебя о царевиче расспрашивал?

Иван Малый. Князь Василий Володимирович, да Михайла Васильевич, да Иван Нарышкин. Говаривали, это хорошо, что в кесарии обретается и кесаря держится. Кесарь егоде к отцу никаким образом не отдаст. Слава Богу, говаривали, царевич в хорошем охронении обретается. Кикин, как послышал о возвращении царевича, говаривал мне: куда-нибудь скрыться. Я ему сказал: не знаю, куды без паса ехать.

Иван Большой. А как узнали господин Кикин, что царевич сюды едет, называли господина Толстого Иудою, что он царевича подпоил и подманул.

Яков Носов. Мне царевич говаривал, что Петербург не долго за нами будет.

Петр. Довольно. Всех увести, вновь пытать.

Слуг уводят.

Алексей. Батюшка, се Вяземский все мутил. Лакеев подучал. Вяземский да Кикин, главных два заговорщика, меня к бунту подбивали.

Толстой. Шапский, Вяземский где?

Шапский. Еще на дыбе висит. Покамесь ни в чем не сознался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература