Избранные произведения в одном томе

Сел за стол и уснул. Едва взглянул на меня. Я принялась за еду — выбирала цвета, один за другим. Он пил во сне. Я ела прямо руками, пальцы вытирала о платье. Почему, не знаю. Время от времени, не открывая глаз, Дядя подливал мне шампанского. Не помню, чтобы я задавалась вопросом, откуда такая абсурдная точность жеста, такая невероятная пунктуальность. Я пила, и все. Кроме того, в этом остановленном доме, во время наших тайных, безумных литургий, терзаемые поэтическими недугами, мы были персонажами, лишенными какой бы то ни было логики. Я продолжала есть, а он спал. Я не ощущала неловкости, мне все это нравилось — именно абсурд и нравился мне. Я начинала думать, что этот ужин станет одним из лучших в моей жизни. Я не скучала, была собой, пила шампанское. В какой-то момент начала говорить, но медленно, и только о глупостях. Дядя время от времени улыбался во сне. Или делал жест рукой в воздухе. Он меня слушал, так или иначе, и мне было приятно говорить с ним. Все было легким-легким, неприкасаемым. Я не сумела бы сказать, что я такое переживаю. Волшебство, чары. Я чувствовала, как они смыкаются вокруг нас, и когда больше ничего не осталось в мире, кроме моего голоса, я догадалась, что на самом деле не происходит ничего из того, что происходит, и никогда ничего не произойдет. По причине, происходящей, должно быть, от абсурдной напряженности наших поражений, ничего из того, что могли мы сделать, мы оба, тем вечером, не осталось бы в главной книге, в гроссбухе жизни. Мы не вошли бы ни в какой расчет, никакая сумма не пополнилась бы от наших действий, не закрыт никакой дебет и не открыт никакой кредит. Мы были спрятаны в складке творения, невидимы для судьбы, отпущены на волю, освобождены от каких-либо последствий. Так я, пока ела, выпачкав пальцы в теплые цвета пищи, разложенной с маниакальным тщанием, поняла с абсолютной точностью, что эта божественная пустота, без направления, без цели, вытесненная из любого прошлого и неспособная на какое бы то ни было будущее, и представляет собой, буквально, волшебство, чары, среди которых этот человек проживал каждую минуту уже долгие годы. Поняла, что то был мир, в котором он укрылся — недостижимый, безымянный, параллельный нашим мирам, неизменный, — и уяснила себе, что тем вечером меня туда допустили благодаря моему безумию. Немало отваги, должно быть, потребовалось этому человеку, чтобы решиться хотя бы вообразить себе подобное приглашение. Или неизбывного одиночества, подумалось мне. Теперь он спал напротив меня, и я впервые знала, что он в действительности проделывает. Переводит невыносимую даль, которую для себя избрал, в благопристойную метафору, ироническую, безвредную, какую каждый способен прочесть. Он ведь был человеком благородным.

Я вытерла пальцы о платье. Посмотрела на него. Он спал.

— С каких пор вы не можете спать? — спросила я.

Он открыл глаза.

— Уже много лет, синьорина.

Может быть, он расчувствовался, или я себе это вообразила.

— Больше всего мне не хватает снов, — признался он.

И, не закрывая глаз, бодрствуя, глядел на меня. Света не хватало, не так легко было понять, какого они цвета. Может, серые. С золотистыми крапинками. Я до тех пор никогда их не видела.

— Все было очень вкусно, — сказала я.

— Спасибо.

— Вам нужно чаще готовить.

— Вы находите?

— Кажется, там была еще бутылка красного?

— Вы правы, извините.

Он встал, исчез в кухне.

Я тоже встала. Прихватила бокал, уселась на пол, забилась в уголок.

Он вернулся, налил мне вина, топтался рядом, не зная хорошенько, что делать дальше.

— Располагайтесь здесь, — показала я.

Показала на огромное кресло, одно из тех мест, где я тысячу раз видела его спящим, пока протекали изобильные завтраки. Если подумать, то из этого самого кресла он приветствовал мое возвращение фразой, которую я не забыла: Должно быть, вы много танцевали в тех краях, синьорина. Рад за вас.

— Вы любите танцевать? — спросила я.

— Да, любил, даже очень.

— Что еще вы любили?

— Все. Даже, наверное, слишком.

— Чего вам больше всего не хватает?

— Кроме снов?

— Кроме них самых.

— Снов, которые снятся наяву.

— Вы видели много таких?

— Да.

— И они сбылись?

— Да.

— И как оно?

— Бесполезно.

— Я вам не верю.

— Вы и не должны верить. Вам слишком рано верить в такое, в ваши-то годы.

— И сколько мне лет?

— Немного.

— Есть какая-то разница?

— Да.

— Объясните какая.

— Однажды вы увидите сами.

— Я хочу узнать сейчас.

— Вам это не принесет пользы.

— Вы опять все о том же?

— О чем?

— О том, что все бесполезно.

— Я такого не говорил.

— Вы сказали, что бесполезно, когда сны сбываются.

— Это да.

— Почему?

— Для меня это было бесполезно.

— Расскажите.

— Нет.

— Давайте.

— Синьорина, я вынужден в самом деле просить вас…

Тут он закрыл глаза и откинул голову назад, на спинку кресла. Казалось, его притягивала некая невидимая сила.

— Ну нет, — проговорила я.