— Ублюдок он безрукий, а не друг, провода починить и то не может…
Ямадзаки отодвинул тяжелый бронзовый засов и открыл нижний люк. Через несколько секунд внизу появился Фонтейн. Он оставил одну из своих парусиновых сумок на площадке, повесил другую через плечо и начал карабкаться по ржавым стальным скобам.
Ямадзаки взял самую чистую из грязных кружек и аккуратно, чтобы не прихватить гущу, слил в нее остатки кофе.
Фонтейн положил сумку на край люка и только затем просунул в комнату голову.
— Топливные элементы звезданулись, — недовольно сообщил Скиннер. Он заправлял в шерстяные армейские брюки полы трех, а то и больше, фланелевых, ветхих от старости рубашек.
— Работаем, шеф, стараемся, — сказал Фонтейн, одергивая смявшееся пальто. — Уже скоро. Мощная была гроза.
— Вот и этот, Скутер, он тоже про грозу какую-то говорит, — пробурчал Скиннер.
— Ну и верно говорит, без балды, — улыбнулся Фонтейн. — Благодарствую, — добавил он, принимая из рук Ямадзаки дымящуюся кружку. — Шеветта сказала, что задержится, чтобы вы постарались без нее обойтись. В чем там дело?
Ямадзаки взглянул на Скиннера.
— Дрянь паршивая. — Скиннер затянул ремень и проверил ширинку. — Снова смылась к этому мудиле.
— Шеветта ничего такого не говорила, — заметил Фонтейн. — Да и весь разговор был не больше минуты. Так или не так, но если ее нет, вам нужен кто-нибудь другой, чтобы о вас заботиться.
— Справлюсь и сам, — проворчал Скиннер.
— Ничуть не сомневаюсь, шеф, — заверил его Фонтейн, — только в этом вашем фуникулере поджарились два сервопривода. Быстрее двух дней я их не сменю — тут же, после этой грозы, работы невпроворот, люди вообще без света сидят. Так что нужен кто-нибудь, способный лазать по скобам, чтобы носил вам еду и вообще.
— Вот Скутер и будет лазать, — сказал Скиннер.
Ямадзаки недоуменно сморгнул.
— Это точно? — повернулся к нему Фонтейн. — Вы останетесь здесь и примете на себя заботы о мистере Скиннере?
Ямадзаки вспомнил квартиру в высоком викторианском доме, облицованную черным мрамором ванную. Роскошь, после которой даже не хочется возвращаться в Японию, в Осаку, в холостяцкую конуру, которая вся поместилась бы в одной этой ванной. Он перевел глаза с Фонтейна на Скиннера, затем обратно.
— Если Скиннер-сан не будет возражать, я буду крайне польщен возможностью пожить в его обществе.
— Делай, как хочешь, — снизошел Скиннер. — Да что она там, приклеилась что ли? — он никак не мог стащить со своего матраса мокрую простыню.
— Шеветта так и думала, что вы здесь — такой, говорит, парень университетского типа. — Фонтейн отставил пустую кружку, нагнулся и придвинул сумку поближе. — Говорила, что вы с мистером Скиннером опасаетесь незваных гостей, — добавил он, отщелкивая никелированные застежки.
Тускло поблескивающие инструменты, темно-красные мотки изолированной проволоки. Фонтейн вытащил со дна сумки нечто, завернутое в промасленную тряпку, оглянулся на перестилающего постель Скиннера и засунул тряпку вместе с ее содержимым на дальнюю полку, за покрытые пылью банки.
— Никто незнакомый сюда не пройдет, мы уж позаботимся. — Он понизил голос почти до шепота. — А на всякий пожарный там лежит полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. Шесть тяжелых пуль со сминающейся оболочкой. Если вы их используете — окажите мне услугу, утопите ствол, хорошо? Он… ну, как бы это сказать… сомнительного происхождения.
Фонтейн заговорщически подмигнул.
Ямадзаки вспомнил Лавлесса и сглотнул застрявший в горле ком.
— Ну, как вы думаете, — спросил Фонтейн, — все тут у вас будет в порядке?
— Да, — сказал Ямадзаки. — Благодарю вас.
Глава 28
В половине одиннадцатого прибежала Лори, та самая продавщица, с которой Шеветта познакомилась при самом еще первом своем посещении «Цветных людей». Прибежала и заохала, что с минуты на минуту должен приехать заведующий, Бенни Сингх, и что им никак нельзя больше здесь оставаться, особенно когда этот вот, твой дружок, вырубился вчистую, так что даже не поймешь, живой он или нет, и чего это он, интересно, наглотался.
— Хорошо, — сказала Шеветта, — я все понимаю. Спасибо.
— Увидишь Сэмми Сэла, — сказала Лори, — передавай приветик.
Шеветта уныло кивнула и попыталась растолкать Райделла. Тот пробормотал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок.
— Вставай. Нам нужно идти.
В первый момент, когда Райделл только-только уснул, Шеветта крыла себя последними словами за неожиданный для нее самой приступ болтливости. Но если так подумать, она ведь должна была кому-то исповедаться, не этому парию, так другому, пятому, десятому. Иначе и в психушку попасть недолго. Ну и что теперь? Яснее ничего не стало, а только еще больше запуталось. Новость, что кто-то там не поленился и замочил этого засранца, казалась дикой, абсурдной. Шеветта понимала, что так оно, скорее всего, и есть и что теперь она в говне не по колено, а по уши, понимала — и все же чувствовала себя гораздо лучше, чем несколько часов назад.
— Вставай!
— Господи Иисусе…
Райделл сел, ошалело помотал головой и начал тереть глаза.