Элизабет не переставала удивляться тому, как строились взаимоотношения в мире фармацевтического бизнеса.
Плохая новость получала немедленную огласку. Стоило кому-либо прослышать, что от лекарства конкурирующей фирмы умер пациент, так сразу же по всему миру начинали звонить телефоны.
— Кстати, вы слышали, что…
Хотя внешне все фирмы были в самых дружественных отношениях. Главы наиболее крупных фирм и компаний регулярно встречались. На одну из таких неофициальных встреч была приглашена и Элизабет. Она оказалась там единственной женщиной. Разговор в основном вертелся вокруг проблем, которые у всех были одинаковыми.
Президент одной из больших компаний, напыщенный лысеющий донжуан, весь вечер ни на шаг не отходивший от Элизабет, сказал ей:
— Ограничения, которые вводит правительство, с каждым разом становятся все более и более жесткими. Если какой-нибудь гений завтра изобретет аспирин, правительство никогда не даст добро на его изготовление. — Он высокомерно улыбнулся. — А вы знаете, милочка, сколько времени мы уже пользуемся аспирином?
«Милочка» не поведя бровью ответила:
— С четырехсотого года до нашей эры, когда Гиппократ в коре ивы обнаружил салицин.
Улыбка застыла у донжуана на лице.
— Верно.
Больше она его рядом с собой не видела.
Главы фирм пришли к единому убеждению, что одной из самых больших проблем является существование фирм, презрительно именуемых «я-тоже-фирма», фирм-дублеров, крадущих формулы хорошо зарекомендовавших себя лекарств, затем меняющих их названия и выбрасывающих под новой маркой на рынок. Солидные и уважаемые фирмы несут из-за этих мошенников колоссальные убытки, исчисляемые сотнями миллионов долларов в год.
А в Италии даже и красть не надо.
— Италия — страна, где вообще отсутствуют правила патентования новых лекарств, — сказал Элизабет один из управляющих крупной фирмы. — За взятку всего в несколько миллионов лир любой проходимец может купить формулу и, самовольно изменив название, изготовлять и распространять лекарство, где ему вздумается. Мы тратим миллионы долларов на исследования, а они только и делают, что снимают пенки.
— Только в одной Италии? — спросила Элизабет.
— Италия и Испания занимают первые места. Франция и Западная Германия от них, конечно, здорово в этом отстают. В Англии и Штатах такие штуки никто себе вообще не позволяет.
Элизабет оглядела всех этих бурлящих гневом праведников и подумала про себя: «А интересно, у кого из них рыльце в пушку в связи с кражей патентов у «Роффа и сыновей»?»
Элизабет порой казалось, что большую часть времени она проводит в самолетах. Паспорт она всегда держала в верхнем выдвижном ящике стола. По крайней мере один раз в неделю раздавался полный отчаяния телефонный звонок из Каира, или Гватемалы, или Токио, и через несколько часов Элизабет в сопровождении полудюжины своих сотрудников уже летела туда выяснять обстановку и на месте принимать необходимые меры.
Она встречалась с директорами заводов и знакомилась с их семьями в таких больших городах, как, например, Бомбей, и в таких отдаленных местах, как, например, Пуэрто-Валларта, и постепенно «Рофф и сыновья» начинал обретать новые очертания. Он уже не казался безымянной массой отчетов и статистических данных. Отчет с грифом «Гватемала» означал Эмиля Нуньеса и его толстуху жену и их двенадцать детей. «Копенгаген» — Нилса Бьерна и его мать-инвалида, жившую в его семье. «Рио-де-Жанейро» — Алехандро Дюваля и воспоминание о прекрасном вечере, проведенном с ним и его прелестной любовницей.
Элизабет постоянно держала связь с Эмилем Джипли. Она всегда звонила ему в его маленькую квартирку на Ауссерзил по личному телефону.
И даже в телефонном разговоре была осторожной.
— Как дела?
— Не так быстро, как хотелось бы, мисс Рофф.
— Помощь нужна?
— Нет. Только немного времени. У меня тут возникло одно затруднение. Но теперь все в порядке.
— Хорошо. Если что-нибудь понадобится, звоните немедленно.
— Непременно. Спасибо, мисс Рофф.
Элизабет повесила трубку. Ах, как бы ей хотелось подтолкнуть его, заставить шевелиться быстрее: ее время, с таким трудом вырванное у банков, истекало. Ей позарез нужно было то, над чем работал Эмиль Джипли, но торопить его она боялась, понимая, что ничего этим не добьется. И потому она сдерживала свое нетерпение. Теперь она знала, что к тому времени, когда придется платить по векселям, опыты еще не будут завершены. И у нее возникла мысль выдать секрет Юлиусу Бадратту, привести его в лабораторию, чтобы он своими глазами увидел, что там происходит. И тогда банки не будут столь щепетильны в сроках.