Избранные произведения в одном томе

Хренов, а за ним и мы с капитаном вошли в очередную открытую дверь.

— И здесь ничего нету, — сказал мичман, — а бодрости до хрена. Прямо не знаю, что и делать.

Мичман пригорюнился и сел на порог, подперев щёку кулачком.

— Сломать к чёртовой матери все эти двери! — сказал он. — Вот и применение бодрости! — И он пнул ногою косяк.

— Стоп! — сказал капитан. — Это уже бодрость, переходящая в варварство. Ладно, мичман, закройте глаза и считайте до двадцати семи. С окончанием счёта прошу войти вон в ту открытую дверь.

Мичман послушно закрыл глаза, а капитан подмигнул мне, и мы обошли следующий дверной косяк и уселись на травку. Я достал из бушлата бутылку «Айгешата», лук, соль, крутые яйца и расставил бокалы.

Аккуратно просчитав положенное, мичман открыл глаза и вошёл в открытую дверь.

— Ага! — закричали мы с капитаном. — Хренов пришёл!

— Вот это дверь! — восхищался мичман. — Яйца! «Айгешат»! Вот уж бодрость так бодрость!

Мы хлебнули, съели по яйцу.

— Ну а теперь, мичман, ваша очередь ожидать нас за открытой дверью!

— Идёт! Считайте до десяти и валите вон в ту квартиру напротив.

Честно прикрыв глаза, мы с капитаном досчитали до десяти и вошли в дверь, за которой таился Хренов. Он лежал на травке и, когда увидел нас, засиял от радости.

— А вот и вы! — закричал он. — А я-то вас давненько поджидаю! Скорее выкладывайте, что принесли.

— Погодите, в чём дело? — сказал я. — Мы вас встречали по-честному, а у вас даже стол не накрыт.

— А зачем его накрывать? Я же знаю, что у вас есть остатки «Айгешата».

— Мы его допили по дороге, — мрачно сказал я.

— Да как же это вы успели? — расстроился мичман. — Надо было до трёх считать.

Мичман поник, прилив бодрости сменился отливом.

— Всё, — сказал он, — больше я ни в какую открытую дверь не пойду.

Он уселся на песочек на берегу, а мы с капитаном всё-таки прошли ещё несколько дверей, и за каждой нас ничто не ожидало, кроме травы и мелких цветочков, океанской дали и прохладного ветерка.

— А это куда важней, чем «Айгешат» с яйцами, — пояснял капитан.

— Я с вами согласен, сэр, — говорил я, — но остатки «Айгешата» всё равно Хренову не отдам.

— Давай сами дольём его за какой-нибудь дверью.

И мы вошли в очередную дверь и чудесно позавтракали, овеваемые ветром и отделённые от мичмана десятками открытых дверей.

— Мы совсем забыли про окна, — сказал Суер-Выер, допивая последний глоток креплёного напитка. — Надо бы заглянуть хотя бы в одно окно, посмотреть, что там, за окном. Всё-таки интересно.

— Высоковато, сэр. Никак не дотянуться.

— Давай-ка я заберусь к тебе на плечи.

И капитан забрался ко мне на плечи, заглянул в окно.

— Ну, что вы там видите, сэр? — кряхтя, спрашивал я.

— Много-много интересного, — рассказывал капитан. — Я вижу камин, в котором пылает полено, вазы с цветами, бифштекс с луком и девушку с персиками.

— Ну а девушка-то, что она делает?

— Улыбается, на бифштекс приглашает.

— Так залезайте в окно, сэр, а мне потом какую-нибудь верёвку кинете.

— Подсади ещё немного.

Капитан подтянулся, повис на подоконнике и скрылся в глубинах окна.

Я, конечно, чрезвычайно опасался, что достойный сэр свалится по другую сторону подоконника и расшибётся о землю. Но подобного не произошло.

Сэр Суер-Выер исчез, а окно по-прежнему висело в воздухе, и колыхались его занавесочки.

Некоторое время я растерянно стоял под окном, осознавая исчезновение капитана.

Вдруг из окна высунулась рука и кинула мне верёвочную лестницу.

И я полез по этому трапу наверх[8].

Глава 44

СТУПЕНЬКИ И ПЕРСИКИ

Поднявшись ступенек на десять, я хотел уж заглянуть в окно, приподнял голову. Боже! Что это?!

Окно осталось на том же расстоянии от меня, что и прежде.

Я шагнул ещё наверх и заметил, что с каждым моим шагом из окна вываливается новая ступенька. Тяжестью своего шага я вытягиваю её.

Бодрость моя внезапно закончилась, и прибавилось в душе пустоты.

— Сэр! — закричал я. — Придержите ступеньки! Вываливаются.

Ответа не последовало.

— Сэр! Капитан! Забейте там какой-нибудь гвоздь, чтобы они не вываливались.

Занавески шуршали, простые ситцевые занавесочки с подзорами и кружевами.

— Мне надоели эти игрушки, сэр! — закричал я. — Спускаюсь вниз к Хренову!

Я глянул вниз и — о Господь милосердный! — очень и очень высоко болтался я над землёй, причём по-прежнему стоял на первой ступеньке.

А внизу, далеко-далеко-далеко, лежал остров со всеми своими косяками, где-то в канавке дремал Хренов, я видел насквозь океан, его потайные бездны и прибрежные пляжи, плантации медуз и кораллов, на горизонте торчали мачты нашего «Лавра». На фок-мачте курил матрос Вампиров.

— Эгей! — закричал я. — Эге-гей! Хренов! Вампиров! Э-эээээээ-й!

Ни Хренов, ни Вампиров меня не заметили.

Зато неожиданно приметила злостная чайка. Какая-то рябая и клочковатая, с каменным лицом, она накинулась на меня и стала терзать мою печень.

Я врезал ей под рёбра. Кувыркаясь, чайка отпала в океан.

На крик чайки из окна высунулся Суер-Выер.

— Ну ты чего там? — спросил он. — Завис, что ли?

— Так точно, уважаемый сэр, завис.

— Да ты лезь наверх.

— Ступеньки вываливаются, сэр, из окна.

— Какие ступеньки?