Избранные произведения в одном томе

Время было обеденное. В бар заглянула сильно располневшая от постов детская писательница Стенькина и с беспокойством оглядела присутствующих. В прошлом году она издала книжку о зверятах «Выдрочки» и с тех пор считала всех своих коллег-литераторов похабниками и зубоскалами.

При виде её поэт с прозаиком примолкли, перестали обзывать друг друга либерастами и, посопев, спросили у барменши по котлете с гречкой.

Затем в актовом зале гулко грянули зычные, неотвратимо приближающиеся голоса — и вскоре в бар вторглись два сильно враждующих земляка-станичника: Захар Чертооседлов и Кондрат Односисий. Первый идеологически представлял собой белое казачество, второй — красное.

— Ахушпос?.. — страшно кричал Кондрат, заголяя зенки. — Ахушпос?..

Присутствующие взглянули на него с привычным ужасом, однако сегодня мордень буйного Кондрата скорее пылала весельем, нежели гневом.

— А хошь посмеяться? — одолел он наконец фразу.

Уяснив, что на фронтах гражданской войны перемирие, а стало быть, свары в данный момент не предвидится, все выдохнули и вернулись кто к еде, кто к закуске. Я поднялся и, извинившись, покинул бар — настроить приборчик.

Как уже было сказано, изделие имело сходство с портсигаром, что, впрочем, неудивительно, поскольку за основу конструкции Ефим взял именно портсигар. Откинув латунную крышку, я обнаружил под ней штук восемь пальчиковых батареек и пару-тройку чипов… или как там эта чепуха называется? Спаяно всё наспех, ничего не понять, зато отчётливо различим переключатель с процарапанными иголочкой цифрами от нуля до четырёх. В данный момент рычажок пребывал в нулевой позиции.

Стоило его тронуть, разноголосица в баре оборвалась, и палец мой испуганно отдёрнулся. На всякий случай я выждал несколько секунд. Из отверстого дверного проёма доносилось лишь неловкое покряхтывание. Видимо, всё-таки не прикосновение к регулятору было причиной этого краткого безмолвия — просто, надо полагать, красный казак Кондрат Односисий привёл в исполнение свою угрозу рассмешить.

Наконец к сотрапезникам вернулся дар речи — Стенькина попросила передать ей солонку. Успокоившись, я перевёл рычажок на единичку, защёлкнул латунную крышечку и, спрятав устройство, вернулся в общество.

* * *

Кондрат сидел бука букой — шуток не понимают. Увидев меня, оживился, повеселел.

— У татарина — что у собаки, — немедленно оскорбил он моё национальное достоинство, — души нет — один пар!

Следует пояснить, что, по словам бабы Лёли, среди моих предков затесался крещёный казанский татарин, о чём я однажды имел неосторожность проговориться.

Но и за мной тоже не заржавело.

— У наших казаков обычай таков, — бодро ответил я поговоркой на поговорку, — поцеловал куму — да и губы в суму!

В отличие от прочих мы с Кондратом обмениваемся колкостями скорее из спортивного интереса, не вкладывая душу и не разрывая аорты.

— А как мы вас на Куликовом поле! — не отставал он.

— А мы вас на речушке Калке!

Чокнулись, выпили.

— Кстати, — вспомнил я. — Сделал вчера лингвистическое открытие. Слово «казак», во-первых, исконного происхождения, во-вторых, произведено от глагола. Ну сам смотри: верстать — верстак, тесать — тесак…

— Казать — казак?

— Вот именно! Стало быть, казачество — это то, что кажется. То есть глюк. Самый известный глюк российской истории…

Похоже, генератор социального поля, даже работая на единичке, и впрямь провоцировал общее примирение. Тема-то, согласитесь, скользкая, а все по-прежнему незлобивы, кушают с аппетитом, никто ни на кого не обижается…

Приятная эта мысль так и осталась незавершённой.

— Можно подумать, кроме казачества, и людей на Руси не было! — вспылил внезапно Лёха Тушкан. — Беглые все! Соху бросит, семью бросит и айда на Дон в разбойнички — сабелькой махать!

— Слышь ты, кацап! — окрысился Захар Чертооседлов. — Да если б не мы, кто б тебя тогда от турок защищал?

— Ага! Защищали вы там! — вмешался обидчивый прозаик Блудов. — Чуть державу не загубили! Не зря вас на Урале до сих пор Разиным отродьем кличут…

— На Урале?! Чья бы корова мычала! Пугачёвщину вспомни!

— А кто Романовых на трон возвёл? — запоздало взревел Кондрат Односисий, начисто забыв, что не пристало ему, красному казаку, ссылаться на свергнутое самодержавие.

— Вернулися поляки… — не устояв перед соблазном, язвительно продекламировал я. — Каза́ков привели…

Спохватился, осёкся. Ишь, рот раскрыл! Сиди, молчи и слушай — хотя бы ради чистоты эксперимента.

— Пошли сумбур и драки, — ликующе подхватил цитату Лёха. — Каза́ки и поляки… Поляки и каза́ки… Нас паки бьют и паки… Мы ж без царя, как раки, горюем на мели…

— Так то ж воровские были казаки!

— А других и не бывает!

Тщетно детская писательница Стенькина пыталась вернуть беседу в идеологически правильное русло.

— Масоны! Это всё масоны!.. — в отчаянии повторяла она, но кто бы её услышал! Глотки и у кацапов, и у казаков — лужёные, а сама Стенькина изъяснялась в основном с помощью щебета. Прощебетала пятьдесят лет кряду. Потом разом погрузнела, устала, щебет стал глух и невнятен, но изъясняться по-другому она уже не могла.