Избранные произведения в одном томе

Хотя числится у нас ещё один постоялец, прибывший без домашнего питомца, но он негуманоид растительного происхождения, поэтому беречься ему надо скорее травоядных, нежели хищников, и пустили его сюда с непременным условием: взять напрокат что-нибудь здешнее. Дрессированный грабель показался дороговат, так что приезжий выбрал осьмизубля. Прицепился к нему усиками и использует тварь в качестве транспортного средства, безбоязненно забираясь в такие дебри, куда осмеливаемся проникнуть лишь я да обладатель ракообразного скафандра. Ну и, разумеется, Витёк с планеты Земля. Правда, возникли как минимум два серьёзнейших неудобства: во-первых, согласно правилам, на территории пансионата осьмизубель, пусть даже и дрессированный, должен быть в нажальниках, а их, между прочим, восемь штук. Второе неудобство связано с моим присутствием: встретившись со мной, жуткое создание лишается чувств и довольно долго приходит в себя.

Как зовут осьмизубля, не знаю. Как-то, наверное, зовут…

Морока с этими домашними животными. Сплошь и рядом оказывается, что виды, вселявшие ужас на родной планете, здесь абсолютно беспомощны, отчего многие отдыхающие безвылазно сидят в санатории, опасаясь высунуться за ограду.

Бывает и так, что содержание питомца влетает в куда более крупную сумму, нежели стоимость самой путёвки. С ресничником у меня никаких хлопот — неприхотлив, ест со стола хозяина, а вот Витёк с планеты Земля вынужден был тащить с собой целый ящик продолговатых жестянок с лакомством для своей зверушки. К счастью, она почти всегда пребывает в спячке (видимо, климат не тот), и в случае опасности владельцу приходится грубо её расталкивать — сам видел. Очень странное существо! Плохо, что его надо постоянно держать на руках, однако гуманоиды любят трудности — так уж они устроены. Недавно я спросил Витька, есть ли у его питомца имя. Оказалось, есть, но такое длинное, что повторить удалось лишь с третьего раза:

Автомат Калашникова Модернизированный.

На счёт три

Мне снилось: я проспал свой главный сон.

Великий Нгуен

Она обожала пересказывать сны, и остановить её было трудно. Не знаю, что ей там грезилось на самом деле, но изложение звучало всегда настолько монотонно и безлико, что из него не запоминалось ни словечка. Кроме, разумеется, заключительного восклицания: «Ну вот к чему это?!»

Видимо, к повышению цен. Как и всякое сновидение.

На моё счастье, хозяева рассадили нас так, что за праздничным столом я оказался на сей раз поодаль от неё — можно сказать, вне зоны поражения. А вот другому гостю, которого я видел впервые и с которым меня забыли познакомить, повезло гораздо меньше — он был помещён аккурат напротив нашей сновидицы. Подозреваю, хозяйка поступила так умышленно, исходя из соображений справедливости: остальные наслушались с лихвой — теперь очередь новичка.

Провозгласили тост, выпили по первой.

— Ой, слушайте! Что мне сегодня приснилось…

Одни лица привычно приняли страдальческое выражение, другие — глумливое.

И поползло на нас опять нечто тягомотное, бесконечное, сравнимое разве что с ежедневной логореей домохозяек: «Иду я сегодня на рынок, а навстречу мне Марья Ивановна, а от неё на той неделе муж ушёл, и вот она мне говорит…» При этом ни Марью Ивановну, ни ушедшего от неё мужа вы, естественно, не знаете и не знали.

Наверное, она и во сны уходила, как на рынок.

Усаженный напротив неё гость внимательно выслушал первые фразы, кивнул.

— Да-да, — рассеянно обронил он. — Помню-помню… Я этот сон уже видел…

И визионерка онемела. Первый раз на моей памяти.

С невольной симпатией покосился я на незнакомца. Наш спаситель обладал примечательной и, пожалуй, несколько гротескной внешностью: язвительный до клювовидности изгиб рта, укоризненно скорбные глаза. Судя по всему, озорник.

А когда уже стали расходиться восвояси, выяснилось, что мне с ним по дороге.

* * *

Последнее время я частенько просыпаюсь от ужаса и восторга, осенённый некой потрясающей идеей. Первые несколько секунд цепенею, заново осознавая случившееся, потом судорожно тянусь к стакану с холодным чаем — и обнаруживаю вдруг, что сновидение успело рассыпаться на фрагментики, обессмыслилось, стало откровенно нелепым, а главное: моё великое открытие, из-за которого я, собственно, и проснулся, — исчезло. Не могу его вспомнить.

Озадаченный, делаю глоток, другой, пытаюсь восстановить распавшуюся на звенья цепочку ночных событий — бесполезно. Невосстановимо.

Не исключено, что в момент пробуждения во мне срабатывает некий защитный механизм, разбивающий сон вдребезги. Непонятно, правда, с какой целью.

Ну и как бы я смог всё это вам изложить? Склеивши по осколочку? Используя воображение взамен эпоксидки?

— А в самом деле, — сказал я. — Почему не допустить, что некоторые сны транслируются? Какие-то они у неё, знаете… расхожие… малобюджетные. Сериал сериалом. Вы не находите?

Мы шли ночной улочкой. Фонари, припорошённые листвой, пустые тротуары. Изредка попадётся навстречу одинокий прохожий.