Избранные произведения в одном томе

В сгущавшихся вечерних сумерках мистер Бэзил Хоу стоял перед домом семейства Грэй, в котором все еще царствовала их тетушка мисс Торнтон. Он расстался с Валентином (который вошел в дом, чтобы повидать своих новых родственников), уверяя, будто спешит по делам, но не мог заставить себя уйти и задумчиво смотрел наверх, на освещенные окна этого высокого и спокойного дома.

«Надо бы мне убраться отсюда, — думал он. — Теперь или никогда, давно пора перестать совать свой длинный нос в чужие дела. Валентин женат, и все мы понимаем, что это означает. Друг — ведь были же времена, когда Валентин еще не отчаялся в моем спасении, — друг превратился в то, что строго терминологически следовало бы именовать почтенным отцом семейства. У меня нет права все время торчать у них на пути, в душе я это прекрасно понимаю. Я должен уйти. Мне следует уйти, но проклятые сантименты очень глубоко въелись в меня — комок не то в горле, не то в сердце, чувство, которое я стыжусь назвать. Что ж, не будет вреда, если я еще немного поглазею на то окно, хотя можно поспорить о благоразумности такого занятия. А потом я возьму постель мою и пойду… и, о Господи, каким же тяжелым будет это восхождение». Он попытался взять себя в руки и, глубоко подавленный, уже готов был повернуться спиной к дому.

— Бэзил, привет! — зазвучал чей-то нестерпимо веселый голос, и Хоу, обернувшись, увидел Люсьена, белоснежная улыбка которого сверкала из-под широких полей шляпы. Трость с серебряным набалдашником непринужденно плясала у него в руке.

— Как хорошо, что мы встретились, старина! — сказал он и смущенно рассмеялся. — Я так рад, что ты здесь и сможешь подбодрить меня. Я чувствовал себя чертовски подавленным и несчастным. — Он ухватил Бэзила за локоть с фамильярностью, немыслимой для джентльмена, всегда относившегося к собеседнику, будь то даже маленький ребенок, с уважением, граничащим с благоговением. Впрочем, тот и не думал противиться. — Ну, то есть ты ведь всегда такой весельчак. Тебе, наверное, не знакома меланхолия? А у меня как раз тяжелейший приступ.

— Гм… — сказал Хоу с некоторым усилием, но через мгновение уже справился с собой и продолжал весело и даже сочувственно: — Поведай же мне, по какой причине его дьявольское величество именно сейчас наслал на тебя бесов уныния? Что с тобой приключилось, Люсьен?

— Даже не знаю, сможешь ли ты это понять, — начал Люсьен все с тем же нервным смешком. — Дело в том… ну, словом, ты ведь будешь смеяться надо мной, если я скажу, что влюбился?

— Отчего же? — мягко ответил Хоу. — В этом случае мне пришлось бы хохотать над подавляющим большинством представителей человеческой расы. Но могу ли я спросить тебя, Люсьен, — сказал он, понизив голос, впервые на памяти Люсьена с подобием серьезности, — зачем бы мне глумиться над твоими чувствами?

— Да нет, — с готовностью ответил Люсьен, — я просто подумал, что ты, может быть… Словом, все дело в том, что… в общем… Ты ведь знаешь мисс Гертруду Грэй…

Быть может, в первый раз в жизни самолюбие темной волной поднялось в сердце Бэзила, и казалось, в безумном напоре оно вот-вот сломит его, еще чуть-чуть — и будет поздно. Но уже в следующее мгновение он взял себя в руки и бодро сказал, коря себя за секундную слабость:

— Да, знаю немного, впрочем, куда хуже, чем ты.

— Хотел бы я выяснить, что она обо мне думает, — сказал Люсьен, его голос дрожал от волнения. — Я совсем, совсем потерял голову…

— Что ж, это не самая страшная потеря, — ответил Хоу, стараясь утешить собеседника, ибо, несмотря на потрясение, искренне жалел его. — Некоторые теряют кошелек или совесть. А ты уже говорил что-нибудь мисс Грэй?

— Все никак не наберусь смелости, — робко ответил Люсьен. — Боюсь, она презирает меня. И от этого я чувствую себя таким несчастным.

— О, я вовсе так не думаю, — сказал Хоу веско и обнадеживающе. — У нее нет никаких оснований тебя презирать. Во всяком случае, судя по тому, что я о ней знаю… Ты уверен в своих чувствах, Люсьен? Я хочу сказать… от этого зависит твое счастье?

— Целиком и полностью! — горячо ответил Люсьен. — Я не могу жить без нее. Все лучшее во мне пробуждается в ее присутствии.

Хоу застегнул все пуговицы своего сюртука, словно бы у него на сердце стало до жути холодно. Он вспомнил о пари с Валентином насчет обращения Люсьена на путь истинный и уверенно сказал:

— Дорогой друг, если ты хочешь моего совета — вряд ли он тебе понадобится, но все же обдумай честно и до конца слова, которые ты только что произнес. Если это правда, то ни я (вообще личность крайне сомнительная), ни кто-либо другой не может лишить тебя права так чувствовать и объясниться. Поверь, у тебя нет причин унывать. Твое желание совершенно искренне, и это, как правило, лучшее, что может случиться с человеком.

— Так значит, — проговорил Люсьен, робко улыбаясь в сумерках, — ты советуешь сказать ей.

— Это куда лучше, чем маяться понапрасну, — ответил Хоу, закурил сигару и стиснул ее побелевшими губами.