Избранные произведения в одном томе

Справа, среди роз, появился свет — судорожный порывистый свет, он разгорался и гас, разгорался и гас. В нем были две фигуры. Одна обнимала другую рукой за шею; обнявшись, они наклонились в воздухе, и когда свет разгорался и гас, они, казалось, выделывают пируэты, стараются вырваться, побежать вперед, вернуться — они танцевали!

Танцующие мертвецы!

Мир, где люди ищут отдыха и сна и не находят их, где даже мертвые не находят покоя, но должны танцевать в ритме осветительных снарядов.

Он застонал; вскочил на ноги; смотрел, дрожа каждым нервом. Девушка и женщина проследили за его застывшим взглядом, посмотрели на него полными жалости и слез глазами.

— Это ничего, — сказала девушка. — Ничего. Садитесь, там ничего нет!

И снова коснулась его век: свет и раскачивающиеся мертвецы исчезли. Но теперь Лавеллер знал. В его сознание устремился поток памяти — памяти о грязи, о вони, о яростных убийственных звуках, о жестокости, несчастье и ненависти; памяти о разорванных людях и искалеченных мертвецах; памяти о том, откуда он пришел, — о траншее.

Траншея! Он уснул, и все это только сон! Он уснул на посту, а товарищи доверили ему. А эти две ужасные фигуры среди роз — это два шотландца, пришедшие призвать его к выполнению долга, они манят, манят его, заставляют вернуться. Он должен проснуться! Должен!

Отчаянно он попытался вырваться из этого иллюзорного сада, вернуться в дьявольский мир, который в этот час очарования был в его сознании только туманом на далеком горизонте. А женщина и девушка смотрели на него — с бесконечной жалостью, со слезами на глазах.

— Траншея! — выдохнул Лавеллер. — Боже, разбуди меня! Я должен вернуться! О Боже, позволь мне проснуться!

— Значит я только сон?

Это голос мадемуазель Люси, слегка жалобный, слегка потрясенный.

— Я должен вернуться, — простонал он, хотя от ее вопроса сердце, казалось, замерло в нем. — Позвольте мне проснуться!

— Я сон? — Теперь в ее голосе звучал гнев; мадемуазель придвинулась к нему. — Я не реальна?

Маленькая ножка яростно топнула, маленькая рука сильно ущипнула его над локтем. Он почувствовал боль и с глупым видом потер руку.

— Вы думаете, я сон? — спросила она и, подняв руки, прижала ладони к его вискам, притянув к себе его голову, так что его глаза смотрели прямо в ее.

Лавеллер смотрел, смотрел в глубину, терялся в ней, чувствовал, как сердце его вздымается от того, что он видел в ее взгляде. Ее теплое сладкое дыхание касалось его щек; что бы это ни было, где бы он ни был — он а не сон!

— Но я должен вернуться, назад в траншею! — солдат в нем продолжал цепляться за свой долг.

— Сын мой, — теперь говорила мать, — сын мой, вы в траншее.

Лавеллер изумленно смотрел на нее. Глаза его обежали прекрасную сцену. Потом он снова взглянул на нее взглядом изумленного ребенка. Она улыбнулась.

— Не бойтесь, — сказала она. — Все в порядке. Вы в вашей траншее, но она в столетиях от нас; да, двести лет, по вашему счету времени; и мы так считали когда-то.

Холодок пробежал по его телу. Они сошли с ума? Или он? Рука его коснулась теплого плеча; это прикосновение успокоило.

— А вы? — наконец смог он спросить.

Он заметил, что они переглянулись, и мать в ответ на невысказанный вопрос коротко кивнула. Мадемуазель Люси взяла лицо Питера в свои мягкие руки, снова взглянула ему в глаза.

— Ma mie, — мягко сказала она, — мы были… — тут она заколебалась… вы называете это… мертвыми… для вашего мира это было двести лет назад.

Но прежде чем она произнесла это, Лавеллер, я думаю, понял, что приближается. На мгновение он почувствовал во всем теле ледяной холод, который тут же исчез, исчез как изморозь под горячим солнцем. Если это правда — да ведь тогда смерти не существует! А это правда!

Это правда! Он знал это с уверенностью, в которой даже призрака сомнения не было, — но насколько его желание поверить отразилось в этой уверенности? Кто может сказать?

Он посмотрел на шато. Конечно! Его развалины виднелись в темноте, когда ее разрывали вспышки, в его подвалах хотел он уснуть. Смерть — о, глупые, трусливые люди! — и это смерть? Это великолепное место, полное мира и красоты?

И эта удивительная девушка, чьи карие глаза — ключ к его самому сердечному желанию! Смерть? Он смеялся и смеялся.

Еще одна мысль пришла ему в голову, пронеслась, как ураган. Он должен вернуться, вернуться в траншею и открыть остальным великую истину, которую он обнаружил. Он похож на путника из умирающего мира, невольно наткнувшегося на тайну, которая превращает их лишенный надежды мир в живое небо.

Больше не нужно бояться снарядов, сжигающего огня, пуль, сверкающей стали. Какое они имеют значение, когда это — это — истина? Он должен вернуться и сказать им. Даже эти два шотландца затихнут на проволоке, когда он шепнет им.

Но он забыл — они теперь знают. Но не могут вернуться, чтобы рассказать, — а он может. Он был возбужден, полон радостью, поднят до небес, полубог, носитель истины, которая освободит одолеваемый демонами мир от этих демонов; новый Прометей, который несет людям более драгоценное пламя, чем старый.