Избранные произведения в одном томе

— Простить? А при чем тут простить? — Офицер внимательно посмотрел на человека, вытянувшегося в машине, и покачал головой.

Машина остановилась перед пунктом «неотложной помощи».

— Внесите его, — скомандовал офицер. — Только осторожно. Вы, Роде, останетесь с ним. Я потом позвоню.

Полицейские подняли пострадавшего. Штайнер наклонился над ним.

— Мы найдем твоих детей, — сказал он. — Поможем им. Понимаешь, старик?

Еврей открыл и снова закрыл глаза. Потом три полицейских внесли его в дом. Его руки свисали и волочились по мостовой. Как у мертвого. Через несколько минут оба полицейских вернулись и снова залезли в кузов.

— Он еще что-нибудь сказал? — спросил офицер.

— Нет. Совсем позеленел. Если сломал позвоночник — долго не протянет.

— Ну что ж, станет одним евреем меньше, — сказал полицейский, который ударил Штайнера.

— Простить! — пробормотал офицер. — Ведь надо же! Странные люди…

— Особенно в наше время, — заметил Штайнер.

Офицер подтянулся.

— А вы извольте заткнуться! Большевик! — рявкнул он. — Мы вышибем из вас все это нахальство!

Арестованных привезли в полицейский участок на Элизабет-променаде. С Керна и Штайнера сняли наручники. Затем их отвели к остальным в большое полутемное помещение. Почти все сидели молча. Эти люди привыкли ждать. Одна только белокурая хозяйка пансиона не переставала сетовать.

Около девяти часов их стали поочередно вызывать наверх. Керна привели в комнату, где находились два полицейских, писарь в штатском, тот же офицер и пожилой оберкомиссар полиции. Последний сидел в деревянном кресле и курил сигарету.

— Запишите анкетные данные, — приказал он писарю, сидевшему за столом.

Щуплый, прыщавый писарь чем-то напоминал селедку.

— Имя и фамилия? — спросил он неожиданно низким голосом.

— Людвиг Керн.

— Когда и где родились?

— Тридцатого ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года в Дрездене.

— Значит, немец.

— Нет. Я без подданства. Лишен гражданства.

Оберкомиссар покосился на него:

— И это в двадцать один год? Что же вы натворили?

— Ничего. Меня лишили прав гражданства заодно с моим отцом. Я тогда был несовершеннолетним.

— А отца за что?

Керн помолчал с минуту. Год жизни в эмиграции научил его взвешивать в официальных инстанциях каждое слово.

— По ложному доносу о политической неблагонадежности, — сказал он наконец.

— Еврей? — спросил писарь.

— Отец еврей, мать не еврейка.

— Ясно!

Оберкомиссар стряхнул пепел своей сигареты на пол.

— Почему же вы не остались в Германии?

— У нас отняли паспорта и выслали. Останься мы, нас посадили бы в тюрьму. И тогда мы решили: уж если сидеть, то лучше в любой другой стране, лишь бы не в Германии.

Оберкомиссар сухо усмехнулся:

— Могу себе представить. Как же вы перешли границу, не имея паспорта?

— На чешской границе в то время требовалось только предъявить простой бланк для прописки. Он у нас еще был. В Чехословакии с таким документом можно было прожить три дня.

— А потом что?

— Нам разрешили остаться на три месяца. Затем пришлось уехать.

— Как давно вы в Австрии?

— Три месяца.

— Почему не явились в полицию?

— Потому что тогда меня бы немедленно выслали.

— Но-но! — Оберкомиссар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Откуда вам это так точно известно?

Керн утаил, что, когда впервые вместе с родителями перешел австрийскую границу, все они немедленно явились в полицию. В тот же день их заставили пересечь границу в обратном направлении. Прибыв в Австрию вторично, они в полицию уже не пошли.

— А разве это неправда? — спросил он.

— Не вам тут задавать вопросы! Ваше дело отвечать! — грубо ответил писарь.

— А где теперь ваши родители! — спросил оберкомиссар.

— Мать в Венгрии. Она венгерка по происхождению, и ей разрешили там проживать. Отца арестовали и выслали, когда меня не было в гостинице. Где он теперь — не знаю.

— Ваша профессия?

— Я был студентом.

— На что вы жили?

— У меня есть немного денег.

— Сколько?

— При себе — двенадцать шиллингов. Остальное у знакомых.

У Керна было только двенадцать шиллингов. Он заработал их, продавая мыло, духи и туалетную воду. Но признайся он в этом, его бы обвинили еще и в недозволенной коммерции.

Оберкомиссар поднялся и зевнул.

— Ну что, всех допросили?

— Еще один остался внизу, — сказал писарь.

— Вечно одно и то же. Шуму много, а толку мало. — Оберкомиссар покосился на офицера. — Все они нелегально прибыли в Австрию. На коммунистический заговор как будто не похоже. Кто написал донос?

— Тоже владелец ночлежки. Только у него полно клопов, — сказал писарь. — Видимо, зависть к конкуренту.

Оберкомиссар рассмеялся. Вдруг он заметил, что Керн все еще не ушел.

— Отведите его вниз. Вы, конечно, знаете, что вам полагается: две недели ареста и высылка. — Он снова зевнул. — Пойду-ка в трактир да спрошу себе гуляш и пиво.

На сей раз Керна привели в камеру поменьше. Кроме него там находилось еще пять арестованных, в том числе поляк, с которым он ночевал в одной комнате. Через пятнадцать минут привели Штайнера. Он сел рядом с Керном.

— Ты в первый раз за решеткой, малыш?

Керн кивнул.

— Ну и как? Чувствуешь себя убийцей?

Керн скривил губы.