Избранные рассказы. Хронологически

Женя на него долго пристально смотрела, копилась во взгляде враждебность - спортсменка, утратившая сегодня то имущество, на которое так рассчитывал отец, - мужество и благородство.

Но отец ведь о другом. Женя вздохнула:

-Вот и живу в этой среде повышенного благородства, как в дворянстве. Думаю: так оно и везде. А потом вдруг оказывается: нет.

-Что ж, - согласился отец. - Это так.

Значит, он знал! Знал и не предупредил её: про жизнь...

Женя молчала, у неё сильно билось сердце, помощи ей от отца не было, а если б и была, то опоздала, а отец стоял рядом, опустив руки, смутно чувствовал тоску, как всякй зверь вблизи беды, но не знал, что за беда и что тут можно сделать - ведь дочка стояла рядом, целая и невредимая, и не от кого было её защищать. Подумав, отец наугад сказал:

-В принципе, ведь ты можешь пойти тренером? Если устала...

-Да-да... Да, конечно.

Когда Женя увидела после разлуки своего ребёнка, он показался ей маленьким и совсем незначительным - не стоящим того, что она за него заплатила... Она увидела, что не любит его. Его было совсем мало, сына, а горя внутри неё много.

Вечером позвонил Костя. Она боялась этого звонка и хотела, чтобы связь испортилась, как вчера. Она не знала, что будет с её голосом.

Но, живя на свете п о с л е т о г о всё дальше и дальше, она с удивлением обнаруживала, что м о ж е т. Всякий последующий шаг - может. Как прыгун, не знавший своих возможностей, удивляется всякому новому преодолению планки и с недоверием выжидает: что будет сейчас, на новой выставленной высоте - и берёт и её... Безграничны возможности тела и - теперь она видела - и души тоже.

И была эта приёмистость души грустна..

Говорил Костя, а она старалась молчать. Он осторожно отчитался за первые дни соревнований: берёг её самолюбие. Вера, сказал, споткнулась на ровном месте и выбыла из борьбы. А Гарька, шут гороховый, терпенья на него нету; команду, конечно, он веселит, но ведь и бежать иногда надо, не только трепаться!

Говорил об одних промашках, удачи умалчивал - чтоб Жене не было там одиноко.

Она же всё время боялась, вдруг он спросит: как ты доехала до аэропорта? Но, к счастью, такие вещи не были у них важными: как доехал, что ел, как спал... Для них важно было другое.

А Кармен? - вспомнила ночью Женя. - Достоинство, которое она не захотела променять на жизнь... А я? - тоскливо думала Женя, и даже в молчании голосок её тускнел и замирал, недостойный оглашать собою эфир человеческих мыслей, пространство духа.

Ну и? Костя вернётся, а ей будут сниться сны, которых она не сможет ему рассказать.

Смотреть в глаза и держать эту фигу в кармане.

Радоваться ссорам и его промахам: копить, чтоб хватило оплатить её предательство. Чтобы вышло так, что он вроде его заслужил... И всё, конец. Да, так и выходило: расказать Косте - разлюбит. Не рассказать - сама не сможешь любить. Ведь хорошее рождается от самого себя, множась простым делением, и кому сделал добро - хочешь делать ещё. А кому вышло сделать зло - того станешь избегать, как место отбросов, а то и преследовать дальше.

А может: взять и повиниться... У той самой чугуной ограды аэропорта, стоять там и сказать: “Он не виноват...” Потому что преступник никогда не виноват один. Всегда - больше или меньше - и жертва тоже. Вот. И пусть тогда Костя сам выбирает, жить ему с ней или нет. ...И что при этом будет происходить с Костиным лицом... лязг, танк, гусеницы, скрежет, и вдавливается человек, впечатывается в землю, смешивается с землёй, смачивая её соками бывшей своей жизни...

Да ни за что!

Ещё одна мысль: о смерти... Но только мысль - и тело сразу шарахается.

И снова, и снова - туда, сюда: где выход?

На этой точке мы оставляем Женю, слишком зная, что положение у неё безвыходное, - тот случай, когда сердце успокоится только одним - забвением. Оно не замедлит.

А Астап вскоре попал в аварию, и ему глубоко ампутировали ногу. Правда, свою эту беду он никак не сопоставил с Жениным проклятием. Просто беда - слепая, глухая, безразличная. Несправедливая. Страшная. Избави нас Бог.

1983

КАК СТАЯ РЫБОК

Вот и всё. Оказалось, так просто!.. Она только и сказала, что убирайся отсюда, что всё, я больше не могу, я с тобой что-нибудь сделаю, - тряся головой и больно морщась, чтоб скорее, - и возразить было нечего, да и чем возразишь отвращению? Оно ведь не укор, не обида, которую быстренько загладил, повинившись – и лучше прежнего стало. Отвращение – это неопровержимо.

И, главное, почему убедительно: сам иногда чувствуешь похоже…

Ну и всё, собрал вещи – без лишних движений и звуков, чтобы не чиркнуть по её ярости, не поджечь.

Дождь моросил, на остановке стояли люди, на лицах затвердело молчание. Вот так в дождь молчат коровы в стаде, смирясь с судьбой, и люди тоже, когда укрыться всё равно негде – и только сократить себя, сжаться кочкой, чтоб меньше досталось тоски и сырости.