Избранные труды

На вопрос о допустимости следственной хитрости при расследовании преступлений разные люди отвечают по-разному, причем диапазон расхождений в предлагаемых решениях разительно велик: от ничем не ограниченного допущения хитростей и тактических уловок до полного их запрета. Причем, как правило, неспециалисты оказываются в этом плане гораздо менее ригористичны, чем правоведы-профессионалы. В распространенной при подготовке этой книги среди творческой интеллигенции анкете был сформулирован вопрос: «Можно ли для того, чтобы получить правдивые показания от обвиняемого, вводить его в заблуждение?» Большинство респондентов (лиц, заполнивших анкету) ответили на него утвердительно.

Иное мнение у ученых-юристов. Один из старейшин советской уголовно-процессуальной науки член-корреспондент Академии наук СССР М. С. Строгович пишет: «И вообще вся концепция «следственных хитростей» и «психологических ловушек» самым решительным образом противоречит принципам и задачам советского уголовного судопроизводства» (Строгович М. С. Проблемы судебной этики. – М.: Наука, 1974. – С. 20).

Для многих читателей такое суждение, да еще сформулированное столь категорически, явилось, полагаю, неожиданностью. Не обезоруживает ли оно следователя, или, точнее, не обедняет ли его арсенала? И вообще – чем обусловлен такой вывод?

Обратимся вновь к книге М. С. Строговича. «Нет никаких сомнений… что умышленное, намеренное “формирование ошибочного представления” у кого-либо есть обман этого лица… Но солгать можно прямо, словами, а можно это же сделать более сложным способом, – таким образом, что слова и предложения сами по себе ложными не являются, но они так построены и даны в таком контексте… что тот, кому они высказаны, ложь примет за правду, а правду за ложь. А это есть обман, ложь, которая от того, что она подана в особо хитроумной форме, не делается допустимой; наоборот, она приобретает особо нетерпимый, незаконный и аморальный характер» (Проблемы судебной этики, с. 20). Таким образом, из цитированных здесь суждений М. С. Строговича получается:

1. Всякая следственная хитрость есть введение кого-то в заблуждение.

2. Всякое намеренное введение в заблуждение есть ложь.

3. Лгать следователь не может.

4. Следовательно, никакие следственные хитрости недопустимы.

Сразу же определимся, что против третьего, подчеркнутого нами, вывода практически никто не возражает, но вот что касается остальных трех выводов, то здесь мнения не столь единодушны. Consensus opinio doctorum (общее мнение ученых) в этом отношении не сложилось. Сама эмоциональность высказываний М. С. Строговича свидетельствует о том, что сделаны они в полемике. Дело в том, что другие специалисты в области уголовного судопроизводства придерживаются по этому же вопросу иных позиций. В частности, взятые М. С. Строговичем в кавычки слова «формирование ошибочного представления» принадлежат одному из его оппонентов – профессору А. Р. Ратинову, считающему вместе с рядом других авторов, что следователь может использовать такое оружие, как хитрость.

Для того чтобы читателю стала ясней материя, породившая споры между юристами, обратимся к следственной практике.

В начале моей милицейской службы мне, следователю следственного отдела УВД Сахалинского облисполкома, довелось расследовать уголовное дело по обвинению некоего Устовича в хищениях.

Фабула дела. Обвиняемый Устович до привлечения к уголовной ответственности работал заведующим складом сырья механической пекарни № 1, снабжавшей жителей областного центра тортами, пирожными, печеньем и прочими вкусными вещами. Но вот покупатели начали жаловаться, что вкусные вещи перестали быть вкусными. Сколь я сейчас помню, именно жалобы граждан и привлекли внимание БХСС к деятельности кондитеров.

Вследствие «рационализаторской» деятельности Устовича и его сообщников из выпускаемой продукции постепенно стали исчезать дорогостоящие ингредиенты такого типа, как какао, коньяк, сливочное масло и т. п. Так что рецептура торта «Сказка», например, становилась действительно «сказочной», имеющей мало общего с соответствующими ТУ (техническими условиями). Полученные излишки продуктов Устович вывозил и реализовывал, создав в своем отдельно стоящем доме своеобразную мелкооптовую базу.

Однако если недовложения в готовую продукцию на момент возбуждения уголовного дела доказывались имевшимися в нашем распоряжении несколькими актами анализа, то вывоз продуктов – для того чтобы утверждать, что имело место именно хищение, а не халатность, например, – нужно еще было доказывать. Правда, Устовича задержали при попытке вывезти с территории мехпекарни пятнадцать десятикилограммовых банок меланжа (меланж – это применяющиеся в кондитерском производстве освобожденные от оболочек птичьи яйца), но это был только один эпизод, предстояло доказывать вывоз других продуктов.