Избранный

— К черту молитвы! Никто тебе не поможет! — Он слетел с катушек. Капитально… — И с какого такого хрена ты просишь о прощении?! Ты осознанно и по своей воле подвергала риску моих детей, потому что хотела… — он отшатнулся. — Господи Иисусе, ты трахалась с ним? Ты трахалась с ним, пока в тебе были мои дети?!

— Нет! Я не была с ним в этом смысле!

— Лгунья! — закричал он. — Ты, лживая шлюха…

— Я практически девственница! Тебе прекрасно это известно! И ты не хотел меня. Тогда какое тебе дело?!

— Говоришь, что даже не целовала его? — Когда она не ответила, Куин хрипло рассмеялся. — Не парься, не отрицай. У тебя все на лице написано. И ты права, я не хотел тебя. Никогда не хотел… и не пойми неправильно, я не ревную. Я испытываю омерзение. Я люблю достойного мужчину и спал с тобой лишь потому, что мне нужен был инкубатор для моих детей. Поэтому и потому, что ты сама прыгнула в мою койку, когда пришла жажда — это единственная причина, почему я переспал с тобой.

Лейла побелела, и каким бы ублюдком он ни был, но Куин обрадовался ее реакции. Он хотел, чтобы ей было больно изнутри, там, где болит сильнее всего, потому что насколько бы зол он ни был, он никогда не ударит женщину.

На самом деле, только поэтому она все еще стоит на ногах.

Его дети, его драгоценные малыши, она носила их в пасть к чудовищу, к врагу, подвергала опасности… да он бы пересрался от страха, если бы знал, что происходит на самом деле.

— Ты хотя бы представляешь, на что он способен? — мрачно спросил Куин. — На какую жестокость? Он вогнал кинжал в брюхо собственного заместителя, просто чтобы подкинуть его в наши руки. А в Старом Свете? Он убивал вампиров, людей, лессеров, всех, кто перейдет ему дорогу, порой заслуженно и в бою, иногда — ради забавы. Он был правой рукой Бладлеттера. Ты имеешь представление о том, что творил этот мужчина при жизни? Ведь, очевидно, тебя не волнует тот факт, что Кор всадил пулю в шею Рофа… нет, это не имеет никакого значения. Этот ублюдок мог тысячу раз изнасиловать тебя, зарезать, выбросить на солнце… с моими малышами в твоем животе! Ты, блять, издеваешься надо мной?!

Чем больше Куин думал о риске, которому она подвергала детей, тем сильнее гудела его голова. Его драгоценные дети могли вообще не появиться на свет из-за решений этой дурной женщины, которой лишь по биологической случайности посчастливилось дать им приют в своем теле.

Рискуя собой, она рисковала ими… даже не думая, что на это скажет он, их родной отец.

Его ярость, основанная на любви к своим детям, не поддавалась определению. Была неудержима. Неистощима.

— Мы оба хотели этого, — хрипло сказала Лейла. — Мы оба легли в кровать, мы оба хотели…

— И я жалею об этом, — прервал он ее безэмоциональным тоном. — Уж лучше бы они вообще не рождались, чем унаследовали твои гены.

Лейла выбросила руку вперёд, снова хватаясь за дерево… ту самую, которую он завернул в бандану, и Куину захотелось сорвать тряпку с ее ладони. Сжечь.

— Я сделала все, что было в моих силах, — выдохнула она.

Он резко рассмеялся, так, что запершило в горле.

— Ты сейчас про то, как трахалась с Кором? Или когда подвергала моих детей смертельной опасности?

Она внезапно обрушила на него свой гнев:

— У тебя есть любимый человек! Ты спишь рядом с ним каждый день, ты построил с ним семью! В твоей жизни есть иная цель, нежели служение другим… в то время как у меня нет ничего! Всю свою жизнь я провела в услужении божеству, которая забыла про расу, что породила сама, и сейчас я мамэн двух малышей, которых люблю всем сердцем, но они еще не любят меня. Что остается в моей жизни? Ничего!

— В этом ты права, — сказал Куин напряженно. — Потому что отныне ты не мать моих детей. Ты уволена.

Она возмущенно отшатнулась.

— Как ты можешь такое говорить? Я их мамэн. Я…

— Больше нет.

Повисла секундная пауза, а потом женщина взорвалась криком:

— Ты не можешь… не может забрать Лирик и Рэмпа… ты не можешь отнять их у меня! Я их мамэн! У меня есть права…

— Ты лишилась всех прав, когда легла под врага. Это измена. Повезет, если ты вообще сохранишь свою жизнь… хотя, в сущности, мне плевать, жива ты или мертва. Я позабочусь лишь об одном — чтобы ты больше никогда не увидела моих детей…

Перемена в ней была мгновенной и всепоглощающей.

Лейла за одно мгновение переключилась из состояния злости на гробовое молчание. Сдвиг был столь резким, что Куин даже задумался, а не случился ли у нее приступ.

Но потом она оскалила выступившие клыки, приподнимая верхнюю губу, из ее горла вырвался звук, от которого у Куина встали дыбом волосы на затылке. А ее голос, когда она заговорила, был смертоносным, словно острие кинжала:

— Не советую тебе вставать между мной и моими детьми.

Куин тоже обнажил клыки.

— Вот увидишь.

Она приняла атакующую позу, зашипев как кобра. Но она не бросилась на него, чтобы исполосовать его рожу под британский флаг.

Она испарилась.

И могла направиться лишь в одно место.

— О, черт. Нет! — закричал Куин навстречу промерзшему, равнодушному зимнему пейзажу. — Хочешь войны? Твою мать, ты ее получишь!

***