Это что же, по версии Рона в магических лавках продают всякую муть, не стоящую внимания? Зачем тогда вообще купил и подарил, если она, по его мнению, была (вещь) абсолютно бесполезна? Хотяяяя… Сувенирный подарок? Вон их сколько у Гарри в сундуке валяется — перья, пергаменты, открытки. Но как-то Рон оговорился, что выложил за вредноскоп десять галеонов, что для сувенирного подарка, да ещё и с доходом семьи Уизли — огромные деньги! А сувенирный подарок — это подарок, как правило, подарок, не имеющий КПД (коэффициент полезного действия), а просто напоминание, что ты кому-то не безразличен, и о тебе думают. А уж стоимость такого подарка напрямую зависит от размера кошелька дарящего.
А тут? Выложить такую огромную сумму за «ничего не значащую безделушку»? Где смысл? А раз эта безделушка была «значащей», то почему Рон сразу же стал вдалбливать Гарри в мозг, что он абсолютно бесполезен и «сломался»?
Где логика?
Гарри поставил извлечённый из носка артефакт на письменный стол. Всё же вещь полезная и она работает. Убедились уже, на горьком опыте. Так зачем теперь её прятать? Может, этот вредноскоп и не укажет «пальцем» — тут опасность и её несёт он/она/оно — но задуматься парня должен заставить, если опять закрутится и засвистит. А там уже самому Гарри придётся думать, откуда ждать подвоха.
Парень стал дальше перебирать сундук и снова натолкнулся на…
Сквозное зеркало. Осколок, который ему подарил крёстный для связи. Снова упрятанный в очередной носок.
Руки дрогнули, и острая кромка пропахала ладонь, щедро обагрившись кровью. Сердце сжалось, слёзы брызнули. Понимание.
— Идиоооотт! — взвыл Гарри. — Какой же яяяя идиоооооот! Сириууус! Сиириии!
Но окровавленная поверхность откликнулась холодным, просто замораживающим молчанием.
Ответа уже не будет. Никогда!
Гарри скрутился на кровати в тугой клубок, воя, словно раненный зверь, и прижимая к себе вещь, которая, если бы он о ней вспомнил вовремя, могла спасти жизнь его крёстному отцу. Он забыл о ране, он не видел хлещущей крови. Ему было больно.
Так и отключился.
Петуния, не обнаружив приготовленного ужина, поднялась в комнату к племяннику и сразу заметила кровавые потёки на полу, да и на кровати.
— Ненормальный!
Но руку мальчишке перебинтовала. Трупов в своём доме ей уж точно было не нужно.
На следующее утро парень встал с дико болящей головой. Его шатало от потери крови, но решение было принято. Ещё до того, как он спустился на кухню, он вытащил из сундука латунную ступку, входящую в комплект для зельеварения, и в мелкую крошку раздавил бездушный и уже бесполезный осколок зеркального стекла. Как будто пытаясь этим самым раздавить свою глупость, безалаберность, тупость и идиотизм.
Ссыпал образовавшийся абразивный материал в первый попавшийся мешочек для ингредиентов, что был уже давно пуст, а сам мешочек повесил за затягивающий горловину шнурок на шею. Сам того не ведая, парень сделал себе очень мощный амулет от затуманивающих разум чар и зелий, а так же замечательный отражатель от заклинания «Обливиэйт». А так же положительно влияющий на концентрацию памяти, и, собственно, на способность запоминать. Ведь пока он давил зеркало, он мысленно повторял:
— Помнить. Всегда помнить! А я забыл. Как я мог забыть?! Теперь нужно всегда и всё помнить! Помнить! Помнить! Помнить!
А чары, что были когда-то наложены на зеркало, пыль той травки, что когда-то была в мешочке, и неосознанно выплеснутая сила мага с огромным желанием теперь всё и всегда помнить, подстёгнутая горем, тоской и отчаянием, довершили превращение.
После он собрал измазанную в крови постель и поплёлся в подвал, где в этом доме была оборудована этакая прачечная, по пути встретив тётю.
— Бельё сначала замочи в холодной воде, — выдала она. — А то не отстирается. Часа через три можно будет заправить в машинку. И руку перебинтуй заново. А пока оно отмокает, заправь то, что там накопилось. И подстриги газон.
И ушла.
Ну, вот. Всё стало возвращаться в свою колею. Его снова начали потихоньку нагружать работой. Но это и к лучшему. Не будет времени думать о своей страшной ошибке.
Выполнив всё указанное, Гарри снова скрылся в своей комнате. Сосредоточенно проверив все тумбочки своего стола, он-таки откопал в них старенькую замурзанную тетрадку, кажется, это Дадлин черновик по математике ещё из начальной школы, но там оказалось больше половины чистых страниц, и обломок карандаша.
И сел писать «Сказку».
Через четыре дня и пятнадцать тетрадок — история была написана. Пока Гарри не анализировал то, что писал — он просто писал, войдя в какое-то пограничное состояние.
За это время он выяснил для себя несколько не то чтобы существенных моментов, но на что раньше не обращал внимания.
Например, то, что шариковые ручки, стибренные по-тихому у кузена, как и тетрадки чуть позже, на пергаменте не пишут. Это выяснилось, когда первая тетрадка закончилась, и пришлось доставать пергаменты — облом. Писать перьями и чернилами, к которым он так и не привык за пять лет, оказалось нудно, сложно и это мешало. Так притытрились тетрадки.