Избранный

— Они сказали. А ты прекрасно знаешь цену словесным договоренностям в этом городе.

— Знаю, сэр. Они ничего не стоят.

Она это сделала одним лишь словом и, конечно, знала, что делает. Словечком «сэр». Он тотчас ощутил толчок в чреслах. Сегодня вечером она умело играла свою роль: скромная и в то же время роскошная красотка-южанка. Стоило ей назвать его «сэр» и взмахнуть ресницами, как он переносился в девятнадцатый век: он — хозяин поместья, и она склоняется, подчиняясь его воле…

Он посмотрел на часы: четверть одиннадцатого. Надо спешить.

— Что касается работы, Синди, то критической точкой стала смерть Форбса. Наши избиратели должны быть уверены, что Форбс убит по приказу Стивена Бейкера.

— Здесь у нас не слишком много сторонников. Губернатор Тетт, конечно, наш, но он окружен демократами. Но есть и хорошая новость. «Нэшнл инквайрер» начал вынюхивать.

— Это действительно хорошая новость. Это великая новость, Синди. Если мы правильно ею распорядимся, Бейкер кончился.

— А вы, сэр, вы начнетесь. — Она снова взмахнула ресницами. — Ударьте меня, если я не права.

Вот-вот, оно самое. Вожделение стало непреодолимым. Сенатор Рик Франклин взглянул на фотографию на своем столе: он и четверо его детей улыбаются прямо в объектив, а жена, с которой он прожил восемнадцать лет, с улыбкой смотрит на него. Фотографию он положил лицом вниз и посмотрел на часы. Если быстренько, то успеем.

— Что ж, Синди, я не стану нарушать правил этого дома и наложу на тебя наказание, которого ты заслуживаешь.

Они достаточно долго практиковались, сенатор и его ассистентка, так что на весь ритуал у них ушли считаные минуты.

Закончив, он почувствовал, что готов совершить жест, который определит его карьеру и, возможно, изменит ход американской истории. Он набрал номер, который положила перед ним Синди, дождался ответа оператора и вместе со всплеском адреналина ощутил важность того, что он собирается сделать.

— Это сенатор Рик Франклин. Мне нужно поговорить с президентом.

Новый Орлеан, среда, 22 марта, 23 ч. 45 мин.

Целый час найденный приборчик жег ей карман. Льюис Ригби пригласил ее выпить, и, пока они выпивали и разговаривали, Мэгги, глядя в глаза этому нечистоплотному труженику пера и мило улыбаясь, не слышала ни слова из того, что он говорил, потому что вся мощь ее ума сосредоточилась в кончиках пальцев, которыми она снова и снова притрагивалась к этой штуке в кармане.

Штука была круглая и плотная — диск. Слишком тонкий для телефона. Без кнопок и без клапанов, которые могли бы скрывать кнопки. Вдруг ее охватила паника. А если она залезла не в тот карман? А если она упустила шанс взять мобильный телефон Вика Форбса, прихватив вместо него барный кружок под стакан?

Наконец они вернулись в «Монтелеоне» и распрощались. У себя в номере, заперев дверь, она немедленно выудила диск из кармана. Вот черт, действительно барный кружок! Из «Приюта полуночника» на Клайборн-авеню, как было на нем написано.

Она швырнула его на кровать и чуть не расплакалась от разочарования. Какого дьявола она в это ввязалась? Она — дипломат, аналитик международных отношений, так почему она сидит здесь и изображает из себя Шерлока Холмса? Причем безуспешно изображает. Будь проклят…

И вдруг опять раздался этот звук. Барный кружок загудел.

Она взяла его в руки и вдруг рассмеялась. Уже много лет она не видела таких штук. Когда-то такие пейджеры вручали посетителям, которые у барной стойки ожидали места в зале. Выпейте пока у стойки, а когда пейджер загудит, пройдите к столику. Она удивилась тому, что полиция не нашла эту штуку. Впрочем, возможно, кружок начинает гудеть только поздно вечером, когда «Приют полуночника» открывается.

Она посмотрела на кровать, манившую таким желанным отдыхом после утомительного дня, потом на кружок. Чувство долга победило. Она вышла на улицу, подозвала такси.

— Пожалуйста, «Приют полуночника» на Клайборн-авеню. И побыстрее, если можно.

В спешке она не заметила, что мужчина, следивший за ней с противоположной стороны улицы, тоже подозвал такси, чтобы ехать за ней следом в новоорлеанскую ночь.

Вашингтон, округ Колумбия, среда, 22 марта, 22 ч. 55 мин.

Шагая к резиденции президента, Стюарт Гольдштейн не знал, чего ожидать от предстоящего позднего разговора. То ли Бейкер будет расстроен, как вчера, то ли он будет рад, что Форбса не стало.

Оказалось, ни то ни другое. Президент вообще говорил лишь о настроении первой леди, а не о собственном. Сказал, Кимберли очень рада, что подонок, который мучил Кэти, теперь перестанет ее мучить.

— А вы? Что вы-то думаете об этом?

— А я думаю, Стюарт, что проблема, которая отняла у всего Белого дома слишком много времени, больше нас не беспокоит.

— И это большое облегчение, да?

— Да, это большое облегчение. — Он позволил себе улыбнуться. — Подобные истории — страшная головная боль. Здесь не может быть легких решений.

— Кроме того, что само упало нам в руки.

— Я бы не стал так это формулировать, Стюарт.

— Да, конечно.