Избравший ад: повесть из евангельских времен

– Твоя уверенность успокаивает, Афраний. Но в одном из них я бы так уверен не был.

– Ты говоришь об Иуде, игемон? Что он сделает в одиночку?

– Ты не хуже меня знаешь, такой человек, даже один, может очень многое. Они были друзьями, самыми близким друзьями.

– Думаешь, игемон, он совершит какое-нибудь безумство?

– Доведенный до отчаяния, Иуда способен и на это. Теперь ему совсем нечего терять. А своей жизнью он не дорожил никогда, – наместник снова зашагал по зале. – Вот что, Афраний, найди мне его. Далеко уйти он не мог.

– Прикажешь арестовать, игемон?

– Нет! Я хочу просто поговорить с ним. Мне надо разобраться во всей этой истории.

– Слушаюсь, игемон. А если он станет сопротивляться?

– Иуда? – наместник усмехнулся. – Он не станет. В любом случае силы не применять, вести себя с ним осторожно. Мне хватит эксцессов.

– Будет исполнено, игемон, – Афраний встал, отставляя чашу. – Разреши мне удалиться.

– Иди. И постарайся разыскать его как можно скорее.

Начальник тайной службы исчез. Пилат хлопнул в ладоши. Вбежал раб.

– Я иду в конклав[73]. Никого, кроме Афрания, и того, кто будет с ним, ко мне не пускать.

6

Придя в себя, Иуда понял, что лежит в яме среди размокшей глины в самом низу склона Лысой горы. Буря бушевала. Потоки ливня хлестали его по лицу, громовые раскаты не смолкали ни на секунду. Он почти ослеп от беспрерывного блеска молний. Измученный, обессиленный, несколько минут он тщетно пытался подняться на ноги. Наконец, ему это удалось. Утопая в грязи, ежеминутно сбиваемый с ног потоками воды, он побрел прочь, стараясь не оборачиваться к вершине Голгофы.

Ливень смыл всех жителей с улиц. Иерусалим был пустынен и тих. Гроза беспощадно хлестала город бичами молний, в громовых раскатах чудилась угроза. Иуде казалось, дождь тщетно пытается вымыть кровь и грязь, пропитавшую древние камни.

Он остановился, чувствуя, как в душе закипает что-то страшное, неистовое, закрыл лицо руками. Ужасное воспоминание не отпускало. Иуда вздрогнул, помотал головой, приходя в себя, и тут сообразил: он не знает, зачем вернулся в город. Беспомощно оглядевшись, он попытался поймать ускользающие мысли. Но в голове пульсировала лишь одна. Иуда почувствовал, что близок к безумию.

– Нет! Боже правый, не надо! Только не это!..

Кошмар наяву овладел им. Перед глазами вставали картины бичевания, шествия, казни. Он обхватил голову руками, тщетно пытаясь отогнать их. Вдруг вспыхнул ответ:

– Симон! Симон Киренеянин! Вот зачем я здесь! Я должен проститься с ним!

Мысли прояснились. Иуда осмотрелся, определяясь, где он, встряхнулся и торопливо зашагал к таверне у Яффских ворот.

* * *

Симон одиноко сидел в пустом зале. Очаг догорал, под порогом хлюпала вода, после тяжелого креста ныли плечи. Но все это не имело значения. На душе у трактирщика было невыносимо гадко. Киренеянин ушел с Голгофы, не дожидаясь казни, яростной руганью разогнал посетителей и теперь в одиночку опустошал бочку с любимым египетским напитком. Гроза бушевала. После каждого удара грома, столь близкого и мощного, что, казалось, сотрясается весь город, Симон невольно пригибался.

– Господи! Помилуй нас, грешных! – бормотал он, осушая чашу за чашей.

В дверь негромко постучали.

– Убирайтесь прочь! – не оборачиваясь, крикнул трактирщик. Стук повторился. Симон сплюнул и не стал отвечать. Дверь распахнулась от сильного удара. На пороге стояла одинокая фигура. Симон присел. Молния осветила лицо пришельца.

– Иуда! Ты! – вскрикнул Киренеянин.

Не переступая порога, он стоял под проливным дождем.

– Здравствуй, Симон. Пустишь?

– Что за вопрос! Входи же! Ты весь вымок!

Иуда вошел в комнату. Хозяин бросился к очагу, подкинул сухой лозы. Огонь ярко вспыхнул, весело заплясал. Симон обернулся к другу и в ужасе отшатнулся, рассмотрев его.

– Боже правый! Что с тобой?

– Что?..

– Ты же… ты… Взгляни на себя!

Иуда обессилено опустился на скамью.

– Не важно, Симон… – тихо произнес он. – Я на минуту… Хотел сказать…

– Да что с тобой? Тебя всего трясет! Давай-ка ближе к огню, – Киренеянин схватил Иуду за руку. – Господи, да у тебя жар!

– Оставь. Не суетись!

Это было сказано таким тоном, что Симон замер. Иуда поднялся.

– Симон, я пришел проститься. Долгие годы ты был единственным моим другом. Я столь многим обязан тебе…

Киренеянин хотел ответить, Иуда жестом запретил ему.

– Не перебивай! Пришел сказать: я благословляю день, когда впервые заглянул сюда. И… благословен да будешь ты во веки веков за то, что сделал сегодня…

– Ты о своем друге? Невозможно было смотреть! Мы же люди, не звери!

– Ты заставил меня снова поверить в это… Я уже начал сомневаться…

– Что ты говоришь? Объясни же…

– Нет… Ты все узнаешь, Симон. В свое время… Я прошу только об одном: что бы ты ни услышал обо мне, не спеши презирать! Не торопись обвинять и осуждать! Ты всегда старался понять меня, попытайся и на этот раз… если это вообще возможно… А теперь прощай, друг мой. На этот раз навсегда. Больше мы не увидимся. Храни тебя Господь!