Мечущийся по горнице волк резко затормозил всеми четырьмя лапами, да так, что на ковре остались глубокие борозды от острых когтей, и, изменив направление, бросился к порогу. В дверном проеме промелькнул серый пушистый хвост, и зверь исчез. Из коридора еще недолго доносился цокот его когтей по деревянным половицам, но вскоре и он стих.
Судорожно втянув воздух через нос, я осторожно вышла из-за трона и заняла свое место подле Яги. Коленки под сарафаном подрагивали. Рядом со мной, в одном шаге от трона, застыл Тим. В его полном тревоги взгляде застыл немой вопрос. Я молча покачала головой и с трудом перевела дыхание. Тим дернулся, будто его тянуло ко мне цепью, но не сделал больше ни шага. Так и остался стоять, не сводя с меня настороженных глаз.
– Ну что ж, гости дорогие, – по-прежнему спокойно проговорила Яга и расправила широкую юбку. – Один ушел, осталось двое.
От ее слов вздрогнул каждый гость. На их лицах, как в чистой воде, отразилось отчаяние. Кто посмелее и посообразительнее, ринулся к двери, но наткнулся на улыбающегося, поигрывающего кинжалом Кощея.
– Ну-ну, – ласково бросила Яга в спину тем, кто замер перед ним. – Вы щедро заплатили, а я приняла плату. В долгу никогда не остаюсь, себе дороже. Поэтому, пока не покончим с этим, никто не уйдет.
– Хозяйка, – робко вымолвил один из князей. На его лбу проступили капельки пота, которые он вытер шелковым платочком. – Право слово, мы не обидимся, если ты больше ничего не сделаешь. Ты ничего нам не должна.
Остальные князья мелко закивали, но Яга лишь усмехнулась. От ее кривой улыбки у меня мороз по коже пробежал и холодной змеей забрался за пазуху.
– Решайте меж собой. Выслушаю еще двоих. – Яга махнула рукой Кощею и ровно приказала: – Голубчик, подай мне табурет. Устала я бездельничать.
Под ошарашенным взглядом мужчин Яга пересела к прялке у окна. Правой рукой она потянула нить с кудели, а левой закрутила веретено.
Я неуверенно осталась стоять у трона. Горницу наполнил беспокойный, как растревоженный пчелиный улей, шепот гостей. Ни один из них не торопился выдвинуться вперед. Кажется, зрелище обращения княжича в волка, подобно мечу в умелых руках, поразило их в самое сердце. От прежнего добродушного нетерпения не осталось ни следа. Эти ли мужи не так давно едва не передрались за право говорить первым?
Молчание затягивалось. Яга терпеливо крутила веретено, наматывая на него нити. Ветер улегся. Солнце, заглядывающее в окно, грело все жарче. В тот миг, когда я уверовала: ни один гость больше не раскроет рта, князь – тот, что заговорил со мной, – шагнул на середину горницы.
– Раз другие молчат, спрошу я. – Он низко поклонился прядущей Яге. Та, не отвлекаясь от своего дела, едва заметно кивнула. – Буду благодарен тебе, хозяюшка, за совет. Есть у меня три сына. Лета мои почтенные, пришло время оставить княжество. Вот только…
Князь замолчал. Слова он подбирал, как камни с берега реки, – осторожно, медленно, оглаживая каждое из них.
– Не по душе тебе это? – прозорливо спросила Яга. – Боишься ты чего?
Веретено в ее руке так и кружилось, будто в танце. Князь тяжко вздохнул.
– Власть не кость, а я не пес, чтобы вцепиться и не отдать ее. И все же снедает меня тоска. После моей смерти княжить сядет старший сын. Чует мое сердце, сгубит он все то, что я нежно, по зернышку взрастил на скудной земле.
– Отчего же ты так думаешь о сыне?
– Прост он, как медная монета, хозяйка. Ни мудрости, ни хитрости.
Душу резануло, будто острым ножом, и я ненадолго отвернулась. Разглядывая разукрашенные стены, пыталась отбиться от надоедливой, как брехливая собака, мысли: для своего отца я тоже была бременем, а не счастьем. Он мечтал о сыне, а родилась я. Ребенком мне нередко доводилось ловить на себе его разочарованные взгляды, но со временем они стали редки и уступили место равнодушию.
– Посади на княжеский трон другого сына. – Яга чуть пожала плечами. – Это в твоей власти.
Князь погрустнел.
– Испокон веков княжество переходило от отца к старшему сыну. Нарушу я завет предков – вызову смуту в народе и посею вражду между сыновьями. Последую завету, и потеряет мой род княжество… Растерзают его, растащат по кусочкам, отщиплют по деревушке, а сын старший, мною и женой залюбленный, изнеженный, и пальцем не пошевелит.
В голосе князя зазвенела злость, сменившаяся унылой, как зимний вечер, тоской. Плечи его поникли, взгляд, вспыхнувший огнем, когда он говорил о княжестве, потух, стоило речи зайти о сыне. Я обхватила куколку, спрятанную под рубашкой, и крепко сжала. Боль чуть отступила.
– Прошу тебя, хозяюшка, дай совет. Как мне и междоусобицу не породить, и княжество младшему сыну отдать?
– Младшему, значит, – задумчиво проговорила Яга. – Его твоя душа жаждет видеть с княжеской шапкой на голове?
– Его, хозяйка.
– Раз так, вот тебе слово мое – зоркое и ясное, как и просил. Раструби по княжеству, что тот из твоих сыновей станет править, кто принесет тебе чудо чудное – саму жар-птицу.