Избушка на краю омута

Теперь почувствовал, будто ото сна только очнулся, глядя на распростертое тело Раисы. Подхватил ее на руки — тяжелая. Но кипящая ярость сил придала, проломился сквозь ветви сирени и зашагал по сельской улице, тяжело топая и поднимая клубы пыли. Шел наугад, ослепленный горем, почти ничего перед собой не видел. Расплывчатые очертания домов слились воедино по бокам широкой дороги. На полпути слух резанул бабский визг, а следом — подвывание, но не остановился и даже головы не повернул — не до того. В спину понеслось протяжное: «Убили-и-и!», и, кажется, голосов было уже несколько. Прохор не оборачивался. Родную избу узнал нутром, не глядя. Пнул незапертую дверь и ввалился внутрь, едва втиснувшись в узкий дверной проем с Раисой на руках. Отнес ее в спальню, положил на кровать. Старые пружины скорбно скрипнули под тяжестью хозяйки, будто всплакнули по ней. Прохор выдохнул, отер пот, струями стекающий со лба по лицу и шее, вздохнул тягостно. Мертвые глаза жены безразлично смотрели в потолок. Он аккуратно прикрыл холодные веки, перекрестился и повернулся, чтоб уйти. Но замер на миг, потом, будто опомнившись, шагнул к кровати, нагнулся и поцеловал безжизненную твердую щеку. Непроизвольный стон вырвался из его горла, и он поспешно бросился прочь из спальни, боясь, что разрыдается и не сможет пойти вершить возмездие. А преступник должен быть наказан! Нет, не так: Прохор должен остановить старого упыря, питающегося человечиной, раз и навсегда, пока еще кто-нибудь не пострадал. Он не задумывался над тем, зачем старику было убивать Раису, ведь он видел монеты. А, значит, сомнений быть не могло: чьи монеты, тот и убил!

Прежде, чем уйти из дома, Прохор подумал, что ему нужно оружие. Вспомнил о ружье, которым ни разу в жизни не воспользовался, но его на месте не оказалось. Искать было некогда. Заметил топор, пристроенный у печки в углу, схватил его и вышел. За распахнутой настежь калиткой кто-то стоял. Прохор попытался сфокусировать плывущую картинку. Женщина. Высокая, крепкая. Немолодая. Удалось разглядеть лицо. Узнал: Алевтина, сестра Раисы. Что ей надо?

— Стой, Прохор, — услышал он ровный, но настойчивый голос, и замер перед ней.

— Уйди с дороги! — прорычал, сжимая топорище.

— Соседка сказала, ты убил Раю. Правда? — Голос Алевтины показался ему металлическим.

— Дура! — крикнул он исступленно и замахнулся. Та отшатнулась, и он, минуя ее, выплюнул ей в лицо: — Старый Кузьма из Камышовки мать мою сожрал, а потом и жену хотел сожрать! Убил, а сожрать не успел, видно, помешал кто-то. Раскрошу в фарш упыря! — И потряс топором перед ней.

Алевтина вдруг схватила его за руку, в которой он топор держал, и сказала каким-то жестким, колючим голосом, пристально глядя ему в глаза:

— Ты не сможешь остановить зло. Тем самым только себя погубишь!

— И ладно. — Прохор отодрал от запястья ее цепкую руку. — Все одно, мне на свете теперь жить незачем. Да и раньше было незачем. Убью изверга, и хоть какой-никакой толк будет от жизни моей.

— Постой, одумайся! — услышал он за спиной, но не стал отвечать ей. Зачем? И так все сказал, даже больше, чем нужно. Перехватив топорище другой рукой, он прибавил шагу, устремив взгляд в чернеющий вдали лес. Кажется, четкость зрения, наконец, улучшилась. Прохор ясно видел путь.

«В темноте ночного леса плачут совы, воют бесы»

В тот момент, когда Прохор еще только осознал, что причиной его беспокойства стало отсутствие жены, но еще не подозревал о ее смерти и бродил по дому, одолеваемый недобрыми предчувствиями, неподалеку от села, на просторном лугу, окруженном березовыми рощицами, где паслось небольшое стадо коров, остановилась группа подростков, чтобы сделать привал после долгой ходьбы.