Издержки хорошего воспитания

Мистер Ики: Я в астрономии не разбираюсь… Я думал о Ландоне, малыш. И вспоминал дочь: она уехала туда, чтобы стать машинисткой… (Вздыхает.)

Питер: Мне нравилась Ульса, мистер Ики, — она была такой пухленькой, такой полненькой, такой миленькой…

Мистер Ики: Не стоит той ваты, которой она подбита, малыш. (Спотыкается о кучу цветочных горшков и петушков.)

Питер: Как ваша астма, мистер Ики?

Мистер Ики: Слава богу, хуже!.. (Угрюмо.) Мне уже сто лет… Я хирею.

Питер: Наверное, жизнь у вас стала поспокойнее с тех пор, как вы перестали заниматься мелкими поджогами.

Мистер Ики: Да… да… Видишь ли, Питер, малыш, когда мне минуло пятьдесят, я вдруг исправился — за решеткой.

Питер: Опять пошли по скользкой дорожке?

Мистер Ики: Хуже. За неделю до окончания срока мне насильственно пересадили железы здорового молодого заключенного, который был казнен.

Питер: И это вас обновило?

Мистер Ики: Куда там! В меня опять словно дьявол вселился! Тот молодой преступник был, наверное, взломщиком в пригородах и клептоманом. Что значит мелкий поджог шутки ради по сравнению с этим!

Питер(под сильным впечатлением): Ужас какой! Наука — это чушь собачья.

Мистер Ики(со вздохом): Теперь я с этим донором почти что совладал. Не каждому выпадает износить в течение жизни два комплекта желез. От нового комплекта я бы отказался, даже если бы мне предложили жизнерадостность целого сиротского приюта.

Питер(задумчиво): Вряд ли вы отказались бы от комплекта кроткого славного старичка-священника.

Мистер Ики: У священников нет желез — у них только душа.

За сценой слышится негромкое кваканье звучного клаксона, означающее, что где-то поблизости остановился большой автомобиль. На сцене появляется молодой человек в ладно сшитом фраке и в лакированном цилиндре. У него необычайно светский вид. Насколько он контрастирует с одухотворенностью двух других персонажей, заметно даже для зрителей в первом ряду балкона. Это Родни Дивайн.

Дивайн: Я ищу Ульсу Ики.

Мистер Ики поднимается и, охваченный дрожью, становится между двумя цветочными горшками.

Мистер Ики: Моя дочь в Ландоне.

Дивайн: Она уехала из Лондона. Она едет сюда. Я следовал за ней.

Дивайн лезет рукой в отделанную перламутром сумочку, которая висит у него на боку, извлекает оттуда сигарету, подносит к ней зажженную спичку, и сигарета тотчас же вспыхивает.

Я подожду.

Он ждет. Проходит несколько часов. Не слышно ни звука: только временами квохчут и кудахчут дерущиеся петушки. По желанию сюда можно вставить две-три песенки или же заставить Дивайна проделать карточные фокусы, а также показать акробатический этюд — как вздумается.

Как тут тихо.

Мистер Ики: Да, очень тихо…

Внезапно появляется кричаще одетая девушка: вид у нее весьма искушенный. Это Ульса Ики. Ее лицо обладает присущими раннеитальянской живописи размытыми чертами.

Ульса(хриплым, развязным голосом): Папа! Вот и я! Что сделала Ульса — угадай!

Мистер Ики(дрожащим голосом): Ульса, малышка Ульса… (Они обнимают друг друга за туловище.) (С надеждой.) Ты вернулась, чтобы помочь с пахотой?

Ульса(мрачно): Нет, папа, пахать — это такая морока. Не тянет меня.

Несмотря на жуткий акцент, изъясняется она приятно и ясно.

Дивайн(заискивающе): Послушай, Ульса. Давай до конца объяснимся.

Он направляется к ней ровной изящной походкой, которая могла бы сделать его капитаном команды по бегу маховым шагом в Кембридже.

Ульса: Ты по-прежнему считаешь, что будет Джек?