В данном рассказе сразу две морали. Первая касается девушек и прочих людей, отправляющих письма: будьте внимательны! Это еще хорошо, что так получилось, Алина могла бы указать не только предыдущий месяц, но и предыдущий год. И Емельянов, как человек долга, именно в это время и явился бы. А этого общественно-политического журнала, между прочим, вообще даже еще и не было, он возник только полгода назад. Вы представьте: Емельянов является на Вражев Ситчик, дом 17, и вместо редакции видит вывеску «ООО Super-Puper Consulting» (именно эта организация обитала до журнала здесь). Он ничего не понимает, он беседует с вахтером, тот объясняет, что журнала здесь никогда не было, а потом Емельянов узнаёт, что его вообще не существует на свете! Так ведь и рехнуться, извините за выражение, можно!
Вторая мораль — для Емельянова и ему подобных: не стесняйтесь переспрашивать. Я знаю наши обычаи, у нас считается, что не объясняющий тихо говорит, а спрашивающий плохо слышит, но — тем не менее. Я вот бывал за границей, там не стесняются. Стоит человек, например, в аэропорту «Шарль де Голль» и долго, нудно, подробно что-то выспрашивает у девушки-регистраторши, да еще на плохом французском языке и еще более отвратительном английском (наверное, итальянец: итальянцы не любят иностранных языков). Уже пора на посадку, уже очередь за ним скопилась, но все молчат и уважительно терпят. Ибо знают: человек имеет право на полноту информации. Это у них уже в крови, это демократическая составляющая их жизни, что нелишне перенять. Переспрашивайте, не стесняйтесь!
Ведь не шутки: по одной исторической версии революция у нас произошла именно из-за того, что Троцкий не переспросил Ленина, что означает «сегодня рано, послезавтра поздно». Владимир Ильич всего лишь имел в виду недостатки железнодорожного расписания и слегка поворчал по этому поводу: что это такое, дескать, сегодня рано поезд пришел, послезавтра придет, наоборот, поздно, а завтра…» — и махнул рукой, подразумевая, что поезд завтра и вовсе может не прийти. Но Троцкий, кровожадно настроенный на революцию, именно о ней и подумал.
И началось.
А чем все кончилось, граждане и ПБОЮЛ, вы и сами знаете.
Как Емельянов настоящее искусство искал
Утро, господа депутаты и трудящиеся, сами знаете, время глупое: суетное, торопливое, спешащее. В спешке же ни один человек не бывает умным. Так что неправда, будто утро вечера мудренее. Наоборот, вечером, примерно после восьми, все становится тише, неспешнее, к вечеру человек устает, а лишь тот, кто устал, может быть мудрым.
Глупым утренним временем Иван Емельянович Емельянов, известный вам потомственный интеллигент, вышел из дома и направился к метро по асфальтовой дорожке, которая была подозрительно чиста: мокрый грязный снег высился отвалами по бокам. Грех хулить местную жилконтору, дворники и раньше держали в порядке эту дорожку, но предпочитали заниматься своим трудом именно тогда, когда местные жители шли на работу — во-первых, с какой стати им вставать ни свет ни заря, они тоже люди, во-вторых, каждому ведь хочется, чтобы его работа была заметна. Я скребу, мету и чищу, а вы смотрите и чувствуйте ко мне уважение, вот какова тайная мысль дворников. Но на этот раз они явно управились почему-то раньше. Почему? Емельянов не нашел ответа, ибо не очень-то его и искал спросонья.
Спустившись в метро он был неприятно поражен отсутствием толпы. То есть людей было много, как всегда, но они не толкались, не лезли друг на друга, не перебранивались, а шли к турникетам стройными колоннами, проникая на станцию быстро и легко. Оглядевшись, Емельянов увидел, что этим заправляют два милиционера, тоже, как и дворники, приступившие к работе в неестественную для себя рань. Вместо того, чтобы наметанным глазом и ловкой рукой выхватывать из толпы отдельных не понравившихся им личностей, вероятных террористов и нарушителей закона, и разбираться с ними долго и кропотливо (меж тем десятки других вероятных террористов и нарушителей спокойно попадают в метро), они наводили порядок в целом, не допуская толкучки и давки. И, что странно, им на глаза не попался ни один вероятный террорист и нарушитель закона.
Спустившись на станцию и войдя в вагон, Емельянов был поражен еще больше. Все сидячие места были заняты женщинами, детьми и людьми пожилого возраста. Если кто из молодых, крепких и не женщин все-таки тоже сидел, то лишь потому, что все немощные, малолетние и женщины, имевшиеся в вагоне, оказались пристроены.
При входе в здание родного учреждения, Емельянов был ошарашен улыбкой и приветствием охранника: «Доброе утро, Иван Емельянович!» Охранник, дебелый мужичина лет пятидесяти пяти из отставников, обычно встречал сотрудников строгим окриком: «Дверь!» — ибо входная дверь закрывалась неплотно, а отставник страдал ревматизмом и боялся сквозняков. Поставить же устройство для плотного закрывания двери он не мог: это не входило в его обязанности.