Изгиб дорожки – путь домой

Позднее в тот же день, на участке дороги близ Большого каньона, ось мироздания вдруг накренилась. Элвис схватил Геллера за руку, указал из окна автобуса на видневшиеся вдалеке облака и закричал: «Смотри! В облаках Иосиф Сталин! Что он там делает?» Он велел остановить автобус и выбежал в пустыню. «Господи, Ларри, иди сюда!» Он болтал что-то бессвязное, по лицу текли слезы. Он схватил Геллера, обнял его и сказал: «Ты прав, ты сказал мне правду. Бог есть любовь». Небо не окрасилось цветом вишневого йогурта, он не услышал ни воющих на солнце ночных собак, ни карканья ворон. Теперь, когда озарение наконец пришло, Элвис видел все четко и ясно и ощущал привкус скорее изгнания, чем откровения – изгнания и стыда. Сталин, понял он, был посланием о темной стороне самого Элвиса, о его порочном эго. Лицо Сталина вонзилось острой болью ему в сердце, бахнуло замедленным взрывом, обратилось ликом Христа. Это явно был поворотный момент: сегодня и завтра отныне будут далеки друг от друга, как небо и земля.

Тем же вечером, сидя в безопасности особняка, который он арендовал в Бель-Эйр (дом этот был построен по проекту Фрэнка Ллойда Райта и ранее принадлежал иранскому шаху), Элвис сказал Геллеру: «Я не хочу больше выступать. Хочу покинуть мир. Найди мне монастырь. Я хочу стать монахом». Но его аскетический настрой вскоре испарился (настроение Элвиса всегда было преходящим, каждому краткому, восхитительному порыву суждено было угаснуть), и это грандиозное духовное событие ознаменовалось в итоге заказом, который он сделал своему личному ювелиру, на двести наручных часов с изображением христианского креста и звезды Давида рядом. Подобные жесты были гораздо более в характере Элвиса, чем любые рекомендованные ему книги. Скоро жизнь снова наполнится интрижками с похотливыми старлетками, золотыми пушками и ездой по дюнам на балдежных багги. Скоро он снова будет дома и готов к своим повседневным утехам; скоро снова наступит ночь, и каждая ночь принесет с собой бесконечный беспокойный сон.

Элвис Аарон Пресли родился 8 января 1935 года около 4:30 утра в доме на востоке города Тьюпело. Его старший брат-близнец Джесси Гарон родился мертвым. (Позже ходили неприятные слухи, что доктор Уильям Роберт Хант, возможно, был выпивши; что он мог бы спасти Джесси, если бы не так сильно был озадачен неожиданным появлением второго ребенка. Но Пресли были довольны его работой, и доктор Хант получил за нее от округа стандартную оплату в размере 15 долларов.) Во многих сообществах появление на свет близнецов расценивалось как тревожное, нечитаемое предзнаменование. Один агнец умер, а второй выжил – как понимать такое противоречивое благословение? Рождение Элвиса было загадкой, на нем с самого начала лежала печать утраты. С первого вдоха и всю свою жизнь он будет ощущать отсутствие эха – сможет только в воображении вести разговоры с тем, кому не суждено было пойти с ним по жизни рука об руку, – но его глубоко религиозная мать всегда была свято уверена: Элвис благословлен, он – избранный, ее золотой король.

На протяжении всей беременности Глэдис Пресли посещала местную баптистскую церковь, Скинию Ассамблеи Бога. Это была пятидесятническая вера, в которой счастливое испытание рождением свыше называлось «пламенной любовью»; говорение на языках считалось даром – который именовался по-разному: «лай», «конвульсии» или «святой смех» – и прихожанам предлагалось в любое время вставать и говорить, позволяя гласу Божьему изливаться изнутри. Глэдис была благословлена этой способностью, которую нарекли «прониканием». А звездное силовое поле, куда позже угодил Элвис, чей шумный и задорный дух заставил весь мир склониться перед его синими замшевыми туфлями[79], – не было ли это тоже своеобразной формой «проникания»? Глэдис дожила до того дня, когда ее мальчик-король вознесся на небеса (или на их земной эквивалент, «Шоу Эда Салливана»), но ее собственное бренное тело испустило дух в августе 1958 года. На семейном портрете, сделанном за два месяца до кончины, у нее отсутствующий, рассеянный вид. Ее глаза словно выплывают за пределы кадра, как будто она уже узрела звездообразные очертания смерти, ощутила укол боли даже более острой, чем боль от потери ребенка. «Она моя лучшая подруга, – рыдал Элвис на белом крыльце Грейсленда, когда ее не стало. – Она была смыслом нашей жизни».